Недалече от нашей деревни, не доезжая до Городища, в лесу возле дороги есть могилка. Ржавенькая оградка, ржавенький железный крест. Таких крестов я видела множество на старых деревенских кладбищах. А тут - посреди леса. Несколько лет мы ездили мимо неё, собирали грибы возле, не зная грустной истории того, кто там захоронен. Расспрашивали местных бабулечек, но они ничего внятного сказать так и не смогли, пока не спросили у Миральды, чей дом стоит на въезде в нашу деревню.
Миральда и её семья - сето, это местная национальность, со своими традициями и культурой. Их немного, всего несколько тысяч, но они тщательно сохраняют свою национальную самоидентификацию, приезжают сюда, в "родовое гнездо", привозят детей и внуков, что бы те не забывали, откуда их корни. Живут они, преимущественно, в Эстонии, говорят и пишут по эстонски, но при этом исповедуют православие. В Россию приезжают всё реже, потому как очень дорого, даже для большой Миральдиной зажиточной семьи уже накладно стало приезжать на родину предков. Экономический кризис и политические амбиции Эстонии серьёзно сказались на возможностях. Но дом продавать они не хотят, в надежде, что когда-нибудь политики договорятся и станет проще приезжать туда, где осталось сердце.
Но вернёмся к могилке.
Во время Второй мировой, когда немцы уже оккупировали эти края, эстонские эсэсовцы раздавали батраков (читай - рабов), из числа русских военнопленных. Взяли себе работника и Миральдины родители. Достался им раненый молодой мужчина, которого они всей семьёй лечили сначала, прежде чем он стал способен работать. И, несмотря на хорошее отношение к нему хозяев (зная Миральду, могу быть уверена, что это действительно так), он всё время думал о побеге. Дважды сбегал, и дважды его ловили немцы и возвращали к хозяевам. На второй раз, прежде чем вернуть, ему прострелили ногу, чтобы и не пытался больше. Миральда с сёстрами снова ухаживали за ним, лечили, как умели, но однажды утром нашли его в сарае - повесился он на вожжах, не выдержав мысли, что к своим ему уже не выбраться...
Похоронили его в лесу недалеко от дома. За церковной оградой самоубийц хоронить не положено...
После окончания войны Миральдины родители разыскали его жену и написали ей письмо. Но то ли из-за того, что не очень хорошо они знали русский язык, то ли просто жена-сибирячка неправильно истолковала слова «жил в нашей семье», в общем, она отказалась ехать на могилу к мужу, посчитав, что раз уж он завёл в плену себе другую семью – пусть они за могилкой и смотрят. Объясниться они так и не сумели, до сих пор раз в год Миральда и её сёстры прибирают старую могилку.
Узнав об этой грустной истории, девчонки мои по весне, как снег сойдёт, тоже стали приходить туда, сметать хвою и прибирать сухие ветки, рассыпая зёрна для птиц, что бы помянули перед Господом раба Божьего, не вынесшего позорного плена.
Рассказывают, что ещё молодой она шастала в лес, да как уйдёт – никому другому в лесу толку нету: или заблудится, до ночи к дому выйти не сможет, или ногу свернёт, да грибы-ягоды рассыплет… А уж когда забрюхатила Манька незнамо от кого, да плод извела – мёртвый родился мальчонка, к тому ж о шести пальцев на ногах, тогда ж и прилипла к ней кличка – Лешачиха. Знамо дело, коли Леший в дружках… Сама-то она деревенских презирала, за болтовню пустую, за лень, да водку. Как глянет грозно у колодца на баб круглым петушиным глазом – так и замолкали бабы, прятали взгляд – поди, сглазит ещё… «Сильная Лешачиха колдовка! – говорили о ней бабы, - Губа ядовитая: скажет слово – молоко киснет…»
Только председатель колхоза её жаловал, хотел поставить бригадиром, да не пошла она в колхоз: за что её ещё больше невзлюбили. Но, правды ради надо сказать, что на своём маленьком поле она работала от зари до зари и всё у неё росло и колосилось: картошку жук не ел, капуста не трескалась от дождей, а морковь ровная торчала, не кручёная. А если возьмётся с мужиками сено косить, так не всякий угонится за ней, и сено тогда стоит до весны, не гниёт.
Мужики Лешачиху тож побаивались, и заигрывать-загуливать с ней мало кто пытался. Отбреет, пригвоздит словом так, что сам не рад уйдёт мужик, и маяться будет обидой ещё долго… Хотя и не страшна она была с виду, ещё молодая, едва к сороку подбиралась, крепкая, ладная, но круглые глаза её были так злы и пронзительны, что взгляда её никто не выдерживал, терялся.
В тот год, когда случилась эта история, лето выдалось дождливое, сена накосить не успели, а то, что успели – погнило. И только у Лешачихи на сеновале оно лежало душистое, словно вчера просушено. В зиму кормить скотину было нечем, потому на общем собрании колхоза было решено, что половину стада придётся забить. И уже под самый конец собрания пришла Лешачиха и сказала, что сено своё отдаст колхозу, потому как она корову хочет продать, и сено ей ни к чему. Но попросила за это не резать семилетнего племенного быка Борьку, потому что очень уж хорошие телята от него родятся, стадо надо будет восстанавливать, а уж кто лучше него огуляет? Председатель согласился было с ней, но остальные колхозники начали шуметь, что Борька только жрёт да срёт, что току от него стаду нету, лучше уж оставить коровку какую – она хоть молока даст, всё колхозу деньги. Председатель развёл руками – ну, что ж, общество против, надо Борьку резать… Плюнула Лешачиха в сердцах, и сказала, что тогда и сена своего не отдаст – толку всё равно с коров не будет, а сено только зря переведут. И ушла.
Стадо урезали наполовину. Но и на тех, что оставили, сена не хватало. Коровы стали худеть, молоко стало тощее. Пришлось кланяться соседней ферме, просить сена у них, да там тож не много дали. Председатель пришёл к Лешачихе: продай, что ль, сено, ты ж без коровы, тебе зачем оно? Она поджала губы, и процедила: «Теперь-то что, кормить-то некого будет… Забирай даром, и гори оно всё…»
Пять тонн почти вывезли из Манькиного сеновала.
А в ту же ночь случилась гроза и молния ударила прямо в навес возле коровника, где хранилось сено. Сено вспыхнуло моментально, загорелся и коровник. Коров-то успели выгнать, но всё сгорело дочиста. Сторож Петрович уверял всех, что молния так шибанула, что он едва не оглох.
Председатель напился самогонки, собрал мужиков, рассказал им про вчерашние Лешачихины слова и они все вместе пошли к её дому. Подперев вилами входную дверь, он облил её бензином, остатки выплеснул под окно и подпалил.
Когда дом сгорел, никаких следов Лешачихи не нашли. Больше её в деревне никто не видел.
Только сено колхозное с тех самых пор и до февраля не стояло – всё плесенью сгорало. Да и сам колхоз вскоре развалился – кончилась Советская Власть…
Отправлено: 02.02.13 22:07. Заголовок: Небольшая серия писе..
Небольшая серия писем-зарисовок "Времена года"
Зима.
А знаешь, как хорошо гулять зимним вечером по Патриаршим? Конечно, знаешь. Особенно когда тихо-тихо, мороз градусов 5-6, крупные хлопья падают на почищенные трудолюбивым таджиком дорожки, жёлтые фонари окрашивают сугробы, а в голове, конечно же, поёт Сальвадоре Адамо. Грустная песня. Но если прислушаться, то можно услышать знакомый перебор цыганочки. Особенно чётко он слышен в припеве и в конце песни. Трам-пара парам-па-пам, трам-пара парам-па-пам... И сразу становится весело. И хочется ловить снежинки губами, тереть замёрзший нос варежкой, хулиганить, как в детстве.
А в детстве я очень любила сугробы - тогда они ещё были в Москве. Я любила с разбегу плюхнутся в самую большую снежную гору ( О! Тогда они мне казались горАми!), снег забивался за шиворот, в штаны, в валенки, а галоши с валенок всё время соскакивали и мне приходилось их потом выкапывать их сугроба, долго-долго отряхивать , натягивать замёрзшую резину, а потом выяснялось, что я опять перепутала левый и правый галош. И я успевала замёрзнуть, но домой всё равно идти не хотелось, потому что дома было скучно, чемпионат по фигурному катанию будут показывать только поздно вечером, после программы "Время".
А теперь в Москве сугробы можно видеть только в парках. И они теперь совсем не такие, как в детстве. Серые, унылые, при взгляде на них не возникает ни то что желания в них прыгнуть, а даже ходить рядом не очень хочется. И снежная каша на дорогах, приправленная реагентами, убивает желание одеть любимую зимнюю обувку из детства - впору ходить в резиновых сапогах. В те редкие зимние выходные, когда я поддаюсь на уговоры друзей и еду к ним на дачу, за 200 км от Москвы, я обязательно требую, что бы они для меня достали с чердака старые валенки. Можно даже без галош, без них даже лучше, потому что я до сих пор помню, как они соскальзывают и как трудно их натягивать. И хоть я совершенно городской человек, не привыкший к тишине деревенских вечеров, эта незатейливая деревенская обувь спасает меня и от холода, и от мысли, что в деревянном срубе не предусмотрена ванная и унитаз, и, что бы добраться до туалета, мне приходится тащится в самый дальний конец двора в дощатый холодный сарайчик.
А ты помнишь, как играли в детстве в снежки? Это же были настоящие битвы! А как больно бьют снежные комочки? Хорошо ещё, когда снег рыхлый, и в пылу атаки не успеваешь склеить настоящий, твёрдый снежок, а швыряешь наскоро слепленный, рассыпчатый, который только осыпает противника, едва оставляя след на зимнем пальто, тяжёлом и неудобном, в серую или коричневую клеточку. И шапка с завязками сползает на лоб, сбивается, волосы лезут в глаза и нос. И пока поправляешь волосы и пытаешься завязать шапку - тебя уже со всех сторон забили снежками. И уже вся мокрая от снега и пота, с нерастаявшим до конца снежком за шиворотом, бежишь домой, прикрывая лицо руками от летящих комьев. И дома ругается бабушка, и наливает чай, и обязательно варенье в вазончике, хорошо если малиновое. Но чаще крыжовенное, потому что малиновое бабушка даёт только если у меня жар.
А теперь уже ни бабушки, ни снежков, ни варенья. В лучшем случае, джем из баночки с красивой этикеткой. Теперь уже осталось только чинно гулять по саду Эрмитаж, по Чистым или Патриаршим прудам, улыбаясь чудесным воспоминаниям. И смотреть на жёлтые или голубые от фонарей снежинки. И слушать Сальвадоре Адамо, трам-пара парам-па-пам, трам-пара парам-па-пам ...
Отправлено: 02.02.13 22:08. Заголовок: Весна. ( все четыр..
Весна.
( все четыре рассказа из цикла "Времена года" ведутся от имении вымышленного персонажа, ничего автобиографичного в них нет, чистой воды враньё выдумка автора!)
Знаешь, когда-то давно в детстве, ну, не совсем уже, конечно, детстве, а в том возрасте, которое доктора называют "пубертат", я радовалась весне. Это было всего один раз. Когда была маленькая, мне весна не нравилась из-за слякоти и грязных луж, меня не выпускали гулять, заставляя часами играть гаммы. А когда стала старше, весна меня уже раздражала безумием мужских глаз, голодных до женских ножек, вдруг оголившихся после морозов. Все поют про какое-то пробуждение природы, а мне это пробуждение, кроме отвращения к собачьему дерьму, всплывшему из-под стаявшего снега, ничего не даёт. Но тогда, когда мне было 11, меня вывезли на весенние каникулы на дачу к знакомым моего отца. И я увидела её настоящую... В смысле весну.
Что поразило больше всего - таявший снег был не серый или коричневый, как в Москве, а иссиня - белый. Словно в сугроб синьки насыпали. Местами она уже растворилась, давая ту самую голубую белизну, а местами ещё нет. На этих местах тени давали такой густой цвет, что тут же вспоминалась картина, не помню какого художника, увиденная на выставке той зимой, где след за санями был вычерчен густой синей краской. Я тогда ещё сморщилась - импрессионизм доморощенный... И здесь вдруг увидела всё сама.
Из-под сугобов текли ручьи, промывая себе русло. Натыкаясь на камушки или веточки они образовывали заводи, и вокруг препятствия быстро наростала целая плотина из мелкого мусора - травинок прошлогодних, щепок. Я не удержалась, и носком сапожка начала помогать одному ручейку течь - вода радостно журчала, струясь по освобождённому руслу. Я побежала к дому, взяла небольшую лопату и стала прокапывать каналы для луж, образовавшихся на дороге, с волнением необъяснимым глядя, как каналы запоняются водой. И было мне так здорово, что я даже запела какую-то популярную тогда песенку, и друг моего отца выглянул из окна посмотреть на меня и захохотал громко. Я тут же смутилась, а он вышел во двор, взял другую лопату и стал помогать мне. И мы потом стали петь вместе, он безбожно фальшивил, а я морщилась, и пыталась его учить, как надо петь правильно, а он только смеялся.
Потом, когда каналы были прокопаны, все ближайшие ручьи уже журчали звонко и свободно, он принес несколько щепок и мы соорудили четыре корабля. Один из них тут же бесславно утоп, перевернувшись в ближайшей луже, зато 3 других отправились в долгое плаванье под сверкающим солнцем. А мы шли следом за ними, иногда поправляя их веточками, когда они утыкались в крутые берега или садились на мель. Я была беззастенчиво счастлива, хотя тогда этого ещё не понимала и не спешила прочувствовать всё с той жадностью, с которой я сейчас проживаю счастливые моменты.
Потом был волшебный вечер у русской печки, и мы все ели варёную картошку с солёными огурцами, отец с другом Коляном пили водку, много курили и спорили о политике и футболе, ни в чём не находя общего мнения, горячась, размахивая руками и вскакивая с табуреток. А я залезла на горячую печь, где традиционно лежал овчинный тулуп, пахнущий чем-то незнакомым и волнующим. И уже в дремоте, засыпая, слышала, как отец жаловался своему другу на мать, которая охладела к супружеским обязанностям, а друг советовал ему завести любовницу, "ведь ты здоровый мужик, Толян, что ж тебе, узлом завязывать?"... И уже совсем сквозь сон слышала отцовский голос, не понимая уже смысла слов, которые он говорил.
А сон мне тогда приснился удивительный. Будто бы я плыву на том корабле, который мы сляпали с Коляном из щепки, веточки и рваного куска газеты, а вокруг синие-синие волны, солнце печёт жарко-жарко и больше ничего... И ровная, полукруглая линия горизонта чиста, и не видно суши. И я плыву, и понимаю, что берег, который я покинула, уже безвозвратно утерян, и я никогда больше не увижу его.
Отправлено: 02.02.13 22:09. Заголовок: Лето. Крым. Я не л..
Лето. Крым.
Я не люблю чаек. Начиная с того, что не люблю я чеховскую пьесу, где герои так глупы и высокомерны, и заканчивая самими птичками, крикливыми попрошайками. Меня воротит от плавучих ресторанчиков с галочкой на вывеске, изображающей нечто птицеподобное, до многочисленных плавсредств, на борту которых написано это слово. Я недолюбливаю Ричарда Баха с его "Чайкой по имени Джонотан Ливингстон" за пафос и куцый язык. Ну, может, конечно, это вина переводчика... В оригинале не читала.
И эти белокрылые твари отвечают мне такой же нелюбовью. Если я остаюсь спать где-то поблизости от моря - они обязательно разбудят меня на рассвете, своим хохотом, ехидным и издевательским. Если я, прогуливаясь по набережной, захочу присесть на скамейку - на ней неприменно будет свежее пятно. Стоит мне только решится перекусить чем-нибудь в присутствии этих пернатых - они тут же всей стаей начнут с криками летать вокруг , путаться под ногами, ругаясь между собой и кося глупым чёрным глазом в мою сторону - не брошу ли кусочек? Не брошу! Потому что стоит только бросить, тут же начнётся свара, свалка, и меня неприменно заденет какая-нибудь резвая крылом по лицу.
И в Симеизе, в этом благословенном крымском уголке, меня раздражали только они. Ни жара, ни личные душевные переживания не могли вышибить меня из равновесия так, как удавалось этим наглым птицам.
Каждое утро начиналось с одного и того же кошмара: в мой сладкий рассветный сон вырывался их демонический хор, хохотал, потешался над моими попытками спрятать голову под подушкой, заткнуть уши - гогот всё равно было слышно.
Представляешь, каково это, начинать крымское утро с такого кошмара? Все две недели, что я провела в крошечной каморке многоярусного двора алкоголика Миши, сдающего койки для отдыхающих и добросовестно пропивающего все вырученные деньги, я открывала глаза с одной и той же мыслью: за что, Господи? За что ты так изуродовал мой долгожданный отдых?
Хозяин двора был довольно смирным, несмотря на пристрастие к напиткам, улыбался застенчиво, удивляясь, что же это я, в отпуске, а так рано встаю. Я улыбалась в ответ и врала, что солнце мол, встало, и мне пора, а то просплю всю красоту летнего утра и нечего будет зимой вспомнить в пыльной московской квартире.
"Поэтично..." - улыбался мне Миша и уходил в свою каморку, больше похожую на ласточкино гнездо, чем на человеческий дом. Он слегка сутулился и шаркал почему-то одной ногой, напоминая Паниковского в бессмертном исполнении Зиновия Герда, только гуся под мышкой не хватало. Мне было немножко жаль его, поэтому я вечером приносила по бутылочке какого-нибудь хорошего пива и ссылаясь на то, что мне нужен собутыльник, угощала его. Он был терпеливым слушателем, иногда вставлял несколько довольно метких определений, комментируя мою болтовню, но так ни разу и не рассказал мне ничего о своей жизни. Иногда я так увлекалась своими воспоминаниями и рассуждениями, что он задрёмывал под трескотню, но ненадолго, а потом очень смущался и говорил, что устал за день, жара, знаете ли... Но ему очень всё интересно и он с удовольствием продолжит беседу. Какая беседа! Практически сплошь один монолог... И тогда я, пожелав ему доброй ночи, уходила к морю, к скалам.
На смотровой площадке под горой Кошка, всегда по вечерам был очень тёплый парапет, на нём так хорошо было лежать, глядя на звёзды, слушая прибой и голоса неформальной молодёжи из скал. Миша говорил, что неформалы каждое лето оккупируют эти скалы под горой, живут на крошечных плоских пятачках земли между камнями и кустами, а от дождя спасаются в небольших пещерках. Днём я часто встречала их то у пивняка, то у открытой столовой, или на автобусной станции. И, признаться, немножко завидовала их независимому виду, пёстрой и драной одежде. Они видели в жизни куда больше, чем я... Но мне никогда не хватит смелости ездить автостопом и спать не на подушке. Я завидовала их вольным нравам, свободной любви, ночным песням у костра, мне казалось, что вот решись я кочевать с ними - и жизнь сразу станет такой насыщенной, романтичной! Но я смотрела в их лица днём, слушала их песни под расстроенную гитару тёплыми вечером - и не решалась даже заговорить с ними, не то что уйти.
Крымские ночи такие мягкие и тёплые, песни цикад и неформалов сплетались, пробуждая во мне фантазии о том, как я буду счастлива когда-нибудь. Но почему же когда-нибудь? Я и сейчас вполне счастлива, но вот может быть самой малости не хватает, совсем чуть-чуть. Не хватает только родной души, что смогла бы со мною вместе прожить те сочные ночные часы под горою Кошка. И я вставала с парапета и шла в свою каморочку, где ждали меня железная панцирная кровать, чемодан под нею, тумбочка, бра с треснутым плафоном и томик Бродского. Вообщем-то, больше мне ничего и не надо было тогда...
Наверно это банально, но я очень люблю осень. Но не золотую, вдохновенно воспеваемую всеми, кто мнит себя поэтом, а позднюю, когда листья уже превратились в грязную кашу под ногами, а на деревьях всего-пара тройка коричневых, сморщенных, ничем не напоминающих недавнее роскошество, комочков, чудом уцепившихся за ветки. Время, когда уже выпал и растаял первый снег, но для шубы ещё вроде рано, а для осеннего пальто уже поздно. Именно тогда я еду в Питер на выходные.
Ты видел когда-нибудь осеннее наводнение в Питере? Вспухшие речки и каналы, облизывающие стены сладострастно, словно поедая город серыми, с радужными пятнами разлившегося бензина, волнами. Удивительно эротичное зрелище. Это тайная сила, скрытая в невских водах, выплёскивается на любимый могучей рекой город, не в силах терпеть более его холодную красоту. И город затихает, млеет, ласкаемый западными ветрами, буйно врывающимися в соитие реки и города - о, это целая оргия стихий...
Конечно же, я тут же простужусь и закашляю. Не спасёт ни тёплая куртка с капюшоном, ни шарф, в который приходится заворачиваться по самые глаза, ни тёплые ботинки, которые всё равно промокнут, потому что я обязательно полезу вниз, к причалу, посмотреть, сколько ступенек уже под водою. Потому что я обязательно пойду на стрелку Васильевского острова, полюбоваться плывущими по кучерявым волнам гранитными шарами, а если повезёт - то посмотреть, как река слижет их, словно мороженное, скроет в своём чреве.
В это время, куда бы я ни шла по питерским улицам, будь то сумрачная загадочная Петроградка или извилистые тополиные тропинки канала Грибоедова, ветер всегда будет дуть в лицо. И я продрогну насквозь, и, что бы согреться, забегу в какое-нибудь кафе, где при тусклом свете настенного бра буду пить кофе с коньяком. И кровь побежит быстрее, ноги отогреются, и уже при одной только мысли, что надо снова выйти под пронизывающий ветер, я пожалею, что не сдержалась и приехала в Питер.
Потом я наберусь мужества и выйду в серый город. Может быть, у меня даже хватит смелости позвонить старому другу, которого я беспокою своим присутствием раз в пять лет - потому что нам обоим радостно и мучительно друг друга видеть. Когда-то давным-давно, именно в одно из ноябрьских наводнений, когда я традиционно прихватила бронхит, он лечил меня невкусной микстурой у себя дома, одевал на меня свои огромные, словно валенки, шерстяные носки , слушал хрипы в моей груди, приложив к ней ухо. И так бережен он был тогда, так заботлив, что я чувствовала себя маленькой, рядом с большим и сильным - ну, конечно же я влюбилась. Разве может женщина не влюбится, когда она может себе позволить быть беззащитной?
Но любви не получилось, а дружба осталась. Я посылаю ему открытки ко Дню Рождения и Новому Году, он звонит иногда, что бы рассказать что-нибудь весёлое или грустное. Но то чувство, которое могло бы быть, но не случилось, стоит между нами, как густая тень, окрашивая наши отношения в сумеречные, подобные питерскому осеннему вечеру, тона. И ничего уже нельзя вернуть и исправить. Потому что у него уже семья, сын, как водится, весёлый карапуз, жена в шёлковом китайском халате. И у меня за плечами попытка законной семейной жизни, неудачная, как и любая другая моя попытка жить с кем-то. Видимо, не судьба мне создать семью. Похоже, я в ней не нуждаюсь...
Отправлено: 02.02.13 22:13. Заголовок: О прибавлении ума. С..
О прибавлении ума. Стою возле церкви в очереди в церковную лавку, свечек купить. Снег, скользко, холодно... Передо мной женщина говорит свечнице: "Дайте мне пожалуйста иконочку "О прибавлении ума". Я улыбнулась - вот, думаю, какие у людей проблемы-то! Ума просят. А тут не знаешь, куда от него деваться... Купила свечки, подхожу к ступеням храма, и тут - хрясь! Подскользнулась, да затылком об асфальт... Искры из глаз, слёзы... Встала, потёрла затылок, вернулась к лавке и купила себе иконочку "О прибавлении ума"...."
- Слыхала, у Акимовых кобель сдох! - Да туда ему и дорога! Злой, чертяка, скольких уже покусал! - Уж как Акимовых все просили на цепь его посадить – одно, не слушают… Вот! Тяперича издох.
Две нестарых ещё, бойких бабёнки сидели на автобусной станции райцентра, ждали дневного автобуса. Одну из них звали Ксанка, а вторая уже заслужила у деревенских уважительное Петровна. Ксанка, хоть и была на год старше Петровны, но до сих пор ещё ходила в ксанках – из-за вздорного характера, любви к сплетням и воплям на всю деревню. Уж как она ругалась со своим законным – в соседних деревнях было слыхать. «У, Ксанка опять Петруху чистит…» - говорили мужики у магазина, - " Пойти, штоль, пузыря ему отнести… ему пузыря положено каждый день выдавать, за вредность! " - и дружно ржали.
Бабы на остановки помолчали с полминуты. Ксанка поправила здоровый пакет с продуктами, который всё норовил свалиться на сторону, прижала его ногой к лавке и спросила: - А чё сдох-то кобель? - Да крысу травленую сожрал. – Петровна не отличалась многословием, но посудачить ей иногда тоже было приятно. - А кто ж у нас крыс травил? - Да Пантюхины. - А это какие Пантюхины, что в деревне, или что на хуторе? – Ксанка заёрзала на скамейке. С Пантюхиными у неё были свои счёты – когда-то давно, ещё до её замужества, младший их сын, Валерка, слыл завидным женихом и она строила ему глазки. Но Валерка после армии скоропостижно женился на городской и поселился с ней на дедовом хуторе, чего наша героиня ему простить не смогла.
- Да на хуторе… - сказала Петровна и поняла, что зря сказала, потому как лицо соседки приобрело слегка зеленоватый оттенок и глаз сузился до размеров щели вражеского дота. - Ах, так то Валерка собачку потравил? Вот живодёр! Его самого надо было крысиным ядом отравить! - Ну ты, чё, - Петровна даже отодвинулась немножко от собеседницы – не начинай, Ксан! - Чё не начинай?! – цунами было уже не остановить. – Вона, куркули, поразвели у себя скотины! Два гектара земли в аренду взяли– куда им ещё два гектара? У них своей земли гектар и пай колхозный ещё на три с лишним – нет, ещё два надо! - Так тож сенокос… - пробовала защитить Петровна, но куда там.
Ксанка от волнения вскочила. Пакет, который она придерживала ногой, тут же завалился на бок и оттуда вывалилась пачка с макаронами. -Ах ти, тошненько, - она запричитала, нагибаясь, - вот день-деньской маешься, то в огороде, то у печки, то в магазин сбёгать, а эта королева Пантюхина – на машине! В магазин – на машине! Руки что ли отсохнут тащить? Ой, далеко – всего-то два километру по лесу – на ма-ши-не! – она выпятила губу, изображая важную Пантюхину. - От, завелась… Охолони ты, люди ж смотрят! Не в деревне чай… - Петровна уже совсем не рада была, что вообще завела разговор.
- А чё завелась? Ну чё? Ну и целуйся со своими Пантюхиными, может, они тебе осенью мяса дешевле продадут! В прошлый год почём у них мясо брала? На рынке дешевле! Да я лучше в магазин пойду, да заморозку аргентинскую куплю, чем их мясо поганое жрать буду! – вздорная баба уже никого не видела и не слышала вокруг. – Подумаешь, важные! Две машины, трактор, да и сын в институт поступил – на платное! Конечно, на бесплатное-то кто его, недоноска, возьмёт? В армию, вон, и то не взяли – справку липовую военкому отнесли! – Ксанка остановилась набрать воздуха. Лицо её из зелёного уже стало красным, люди на остановке от греха подальше разошлись по сторонам, только Петровна осталась с ней рядом, не оставляя тщетных усилий урезонить разбушевавшуюся соседку.
- Да дались тебе эти Пантюхины, Ксан, ну чё ты взъелась? – воспользовалась она паузой в потоке ругани. - Да сто лет они мне не нужны! Мне собачку жалко! Чем собачка им помешала? Подумаешь, без привязи бегает – за что травить-то? Вот изверги, зла на них не хватает! Надо участковому на них написать, пусть судят их за жестокое обращение с животными! – эта идея так вдохновила нашу скандалистку, что она замахала руками, показывая, как именно надо судить. – Что же это? Где ж это, в каком законе написано, что собак надо ядом? Нет, я напишу участковому, он их выведет на чистую воду, куркулей… Петровна возмутилась: - Ты чё, Ксан, забыла, как твоего младшего в прошлом году этот кобель покусал? Ты ж сама пристрелить его собиралась, к Акимовым ругаться ходила! - Да подумаешь, куснул разочек! Даже шрама не осталось. А Акимовым я в поле стог подожгла – так что мы в расчёте… - тут Ксанка осеклась и прикрыла рот рукой, поняв, что сболтнула лишнего. - Та-а-ак… - протяжно сказала Петровна, - так то, значит, ты стог подожгла? - Да ничего я не жгла! А надо было! И тебя надо бы спалить – тож вон, краля! Все знают, что ты с Брусей путаешься! Тьфу на тебя, тьфу! Ксанка сплюнула под ноги Петровне, подхватила пакет, затолкала в него опять вывалившиеся макароны и полезла, пихая всех локтями, в подошедший автобус.
Отправлено: 02.02.13 22:16. Заголовок: Сказка-быль про куро..
Сказка-быль про курочку Рябу.
Было это при моём предпоследнем муже, т. е. в начале 90 х годов, во времена смутные, когда пищу добывали кто как мог, а не в супермаркетах и магазинах - там было не шибкое изобилие. Однажды моя маменька в приступе любви к животным купила двух суточных цыплят возле метро. Маленькие, хорошенькие, жёлтенькие. А так как дело было перед пасхой, она подарила их моим детям со словами: " Вот, внуки мои, ухаживайте за ними, это теперь ваши питомцы!" И самоустранилась от дальнейшего. Мы с мужем очень озадачились. Детям 6 и 5 лет, какой уход они могут обеспечить, в общем понятно. Мы вздохнули и поселили цыпляток на кухне, в большой коробке за холодильником.
Один из цыплят через несколько дней сдох самостоятельно, что задачу нам упростило. Но второй оказался необычайно живуч, и дорос очень быстро до состояния здоровенной курицы - бройлерная тварь оказалась. И вот в июле мы с мужем и детьми решились-таки вывезти детей на море (где трассой, где поездом) на несколько недель. И договорились с маменькой, что убирать дерьмо за курицей и кормить её в наше отсутствие будет она, так как детям необходимы чистый воздух и море. Про нашу поездку - песня отдельная, но вот что нас ждало по возвращении - мне даже в кошмаре присниться не могло...
Вернувшись из Крыма через несколько недель, и открыв дверь квартиры я не смогла вздохнуть - шмон был такой, что с ног сшибало. Прикрыв нос рукавом, я оставила своих за дверью и пошла смотреть, кто в доме умер. И увидела в коридоре большущую записку от мамы, приблизительно такого содержания: "Жить в одном доме с вами больше не могу, мне нужен отдых, я уехала к сестре". Число и подпись. Я прикинула - свалила она где-то с недельку тому назад. Прошлась по квартире, открыла все форточки и решилась-таки зайти на кухню - дверь туда была закрыта. И я её открыла... Картина маслом, как говорил тов. Машков в фильме "Ликвидация". Коробка, в которой жила курица пуста. Вся кухня аккуратно застелена газетками ( что выяснилось позже), а сверху них ровный слой куриного помёта вперемешку с различною крупою сантиметров 5-6 толщиною. Застрано всё - и стол, и табуретки, и подоконник, и шкафчики... Даже на окно наша птичка умудрилась нагадить. А на шкафчике, на самой высокой точке, восседает эта белоснежная тварь, птица-орлица, глядя на меня осоловевшим глазом, разве что не икая. К слову, шкафчик сверху тоже засран.
Когда первый шок прошёл, мы заселили детей в комнату, со строгим указанием на кухню не выходить ни под каким предлогом, и принялись эту лебядь белую ловить. Что было пережито - не в сказке сказать, ни вслух произнесть. Я впервые в жизни порадовалась тому, что наша кухня всего 6 кв. метров. Водворив эту наглую тварь на место, в коробку, мы взялись за уборку авгиевой конюшни. Слова, сказанные нами за период уборки, повторять здесь не буду. Скажу только, что птицу нашу белокрылую мы возненавидели и порешили её таки грохнуть. И сожрать, во искупление страданий. Но тут выяснилась еще одна проблема - как её порешить? Я курей в жизни не резала, Сашечка ( муж) тоже. Резонно рассудив, что утро вечера мудренее, мы наскоро поужинали в сухомятку и улеглись спать.
Поутру, совершив все необходимые дела, мы продолжили размышлять о судьбе птички. Уж не помню, кому из нас пришла в голову идея позвать для совершения казни моего приятеля Юрку Юркевича, жившего через дорогу от меня. Юрка занимался мануальной терапией и иглоукалыванием, и по нашим прикидкам должен был знать как грамотно свернуть шею. Юркевич радостно согласился, потому как это был его холостой период жизни, он был шустр и постоянно голоден, с извечным вопросом в глазах "чего б сожрать?" Мы даже открыли новое заболевание, которое назвали "синдром Юркевича" - это когда мужчина чувствует себя сытым только первые 20 минут после еды. Сколько бы не сожрал.
И вот мы уже втроём. Курицу извлекли, Сашечка держит её, Юрка крутит шею. Крутит, крутит, а курица всё не дохнет. Я начинаю нервничать. "Ты,- говорю я Юрке,- крутани и дёрни..." Он крутанул и дёрнул. И выдернул курицу из рук моего мужа. Курица орёт, подыхать и не думает, хлопает крыльями, гадит Юрке на штаны... теперь Юрка орёт, выпускает куриную голову, с матюками оттирает штаны тряпкой... Курица взлетает на шкафчик. Я стекаю под стол от хохота.
Кадр второй. Курицу поймали, Сашечка нежно прижимает её к груди, Юрка нервно ходит по кухне. "Надо резать!"- изрекает он. "Режь!" - хором ответствуем мы с мужем. "Я не хирург!"- Юрик занервничал. Я иду на таран : "Юрик, а есть ты хочешь? Если хочешь - надо резать..." Юрик нервно закурил. Пауза, все молча сидят в ожидании, пока Юрик выкурит сигарету.
Докурил. Поднял вверх палец:"Я отрублю ей голову! Давай. Мать, топор." А топора у меня нет... Есть только топорик для отбивки мяса, с одной стороны вроде как секира, а с другой - плоскость с тупыми шипами, мясо отбивать. Я его и достаю. "Пойдёт? - говорю. " Ну если нормального нет - пойдёт и этот..." Сооружаем лобное место из табуретки, Сашечка раскладывает на нём трепыхающуюся курицу, Юрик прицелился... "Нет,- говорит, - не могу. Живая тварь, рука не подымается. Давайте её завернём во что-нибудь." Я приношу простынь, заворачиваю курицу. "Так... - Юрик в задумчивости, - а где у неё голова, куда бить?" Я приношу фломастер, ощупываю свёрток, фломастером помечаю место куда надо бить топориком. Отхожу в сторону. "Бей, Юркевич! А то без ужина останемся." Юрик закрывает глаза рукою и со всей дури начинает колошматить по свёртку с курицей ... той стороною молотка, которой отбивают мясо... Через минуту частота его ударов становится реже и я говорю сквозь слёзы (от хохота):"Хватит, Юрик... Ты её убил... Ты герой..." Юра открывает глаза и в изнеможении садится на табуретку, дрожащими руками закуривает... "Я её убил..."
Кадр третий. Опустошённый Юрик, задумчивый Сашечка сидят в скорбных позах поминают курицу водочкой. Перед ними окрававленная простыня, из которой крест-накрест печально торчат куриные лапки...
Без потрохов птичка потянула почти на 4 кг. Если б мы её вовремя не убили, она померла б в ближайшие дни от ожирения.
Отправлено: 02.02.13 22:19. Заголовок: А ну вас в болото.....
А ну вас в болото...
По утрам в деревне тихо-тихо, туманно, птицы уже не орут, как в начале лета, только иногда где-нибудь что-то пискнет, да скотина замычит, замеекает, когда её в поле выгоняют. Сонные матюги Гордеевны, которая навязывала своих овец в поле, были слышны далеко, и гармонии природной не нарушали, а только придавали деревеньке более обжитой вид.
В такое вот благостное августовское утро и пришёл к Гордеевне Сашка.
Сашка жил на хуторе в двух километрах от дороги, гордо звал себя казаком, лихо жрал самогонку и так же лихо махал плетёной нагайкой, пугая местных бабулек. В деревне его недолюбливали за гонор и склонность взять то, что он посчитает "ничейным" - разорял он дома местных эстонских дачников, что при развале Союза остались жить в благополучной Эстонии, а в родовые гнёзда прилетали только на лето. Он с дочкою Ниной появился в этих краях в начале 90х, переселился из Казахстана, где по его словам был "геноцид казачества", завёл себе сожительницу Галю и почему-то был уверен, что ему все в округе должны, потому как он казак. Через некоторое время дочка от него сбежала, слишком уж пил гоношистый папаша, и хозяйство Сашкино, которое дочка и вела, почти совсем умерло, осталась только одна полудохлая корова.
Так вот пришёл Сашка к Гордеевне в то утро пьяный и весь в слезах. - Нинка, Нинка... - плакал он навзрыд, - вызывай милицию, Нинка... - Чё случилось-то?
Разговор был, конечно, совсем другими словами, но, щадя ваши чувства я позволю себе писать более благозвучные выражения.
Вытянуть из рыдающего Сашки что-то внятное было очень сложно и Гордеевна вынесла ему полстакана самогона. Он выпил, сморщился, на выдохе решительно произнёс: - Утопил я Галю! - Где?! - Да в болоте. Вызывай милицию, Нинка! - А как утопил-то?
И Сашка, заправленный самогонкой, стал путано рассказывать.
Накануне взяли они с Галей 2 полутора литровые бутылки самогонки в соседней деревеньке. Одну нёс Сашка, другую - Галя. И что б сократить дорогу к дому решили идти напрямик, через болото. Понятное дело, что к бутылкам и Сашка, и Галя по дороге несколько раз приложились. Сашка хорошо помнил, что до болота они дошли, а вот что дальше... Утром проснулся дома, а Гали нету. Побежал к болоту, покричал - какое там... Нету. И решил, что он вчера её, видать, утопил - ссорились они по дороге шибко. С горя допил он остатки самогонки и пошёл, рыдая, сдаваться.
Гордеевна рассказом прониклась, заперла Сашку на сеновале, что б не сбежал, и позвонила участковому. Участковый приехал к полудню, и приступил к допросу уже проспавшегося слегка подозреваемого. К этому времени подъехал на тракторе ещё один житель соседней деревни - Мишка.
- Так где ты Галю-то свою утопил? - вопрошал участковый. - Не помню, - повесив голову бурчал Сашка. - А как ты её утопил? - Да не помню я... - голова опускалась всё ниже. - А ты её вообще - топил? - Да не помню я ничего! Помню, что она бутылку вторую почти вполовину выжрала, я и наорал, что дома-то пить будем? - в голосе послышалось отчаяние. - Так... Ну, а где это всё было, то, что ты помнишь, показать сможешь? - Да там... У болоте. - Так может Галя там, у болоте и спит? - Да я кричал - не вышла... - А где кричал? - Да у дома... - Так может она на другом конце болота, где вы заходили?
Сашка встрепенулся. Мысль о том, что Галя жива, его взбодрила и придала сил. - Так надо ж искать! Да я! Да я корову отдам тому, кто найдёт!
Услышав про корову, сосед Мишка встал и пошёл заводить трактор: - Залазь в кузов, показывай, где в болото заходили!
Вся компания вместе с участковым влезла в кузов и поехала к болоту.
Минут через 20 дорога кончилась, начались кочки. - Ну, показывай, где вы тут ругались? - Мишка за корову был готов перепахать всё болото. - Да вон там, где берёзки... - Сашка махнул рукой в направлении едва видной тропинки, по которой, по всей вероятности, ходило только лесное зверьё.
Мишка матерясь дошёл до берёзок, набрал побольше воздуху в лёгкие и затрубил, что твой лось, на всё болото: - Га-а-аля-а-а-а!!!... - Чё орёшь, тут я... - высунулась из-за берёзки белобрысая Галина голова. Она мирно проспала всю летнюю ночь и половину дня на кочке, просыпаясь лишь за тем, что бы сделать глоток из бутылки.
- Ну, Сашка, отдавай корову, - ржал довольный Мишка. Участковый зло поглядывал на часы - столько времени потерял впустую. Гордеевна полезла обратно в кузов трактора.
- А ну вас всех! В болото! - увидев, что бутылка у Гали пуста, Сашка не смог сдержать своего разочарования...
Корову Мишке он так и не отдал. О чём эта история? Да так... Ни о чём. Просто вот, такая история...
Отправлено: 02.02.13 22:23. Заголовок: Жили - были старик ..
Жили - были старик со старухой у самого синего моря... Ну, не то что бы уж такие старые были, да и жили у озера, а не у моря, но озеро было большое, другой берег в ясную погоду не весь видать даже с высокого обрыва. Жили они долго, почти до Золотой свадьбы дожили (а может, и дожили, кто теперь помнит...), сынов да внуков вырастили, добра нажили. Но вот померла старуха, оставив старика вдовцом на старости лет. Старик погоревал год, могилку старухину честь по чести обрядил - памятник, оградка, всё как положено, не хуже чем у людей.
Но вдруг заметили соседи, что дед стал попивать. И что зачастили к нему в гости две мадамы, со следами злоупотреблений на лице, которые пользовались в деревнях окрестных славою недвусмысленной. Соседи головами покачали, посудачили, про пример молодёжи, да про срам... А мадамы между тем к зиме у деда и вовсе поселились, наведя в зажиточном дому свой, пьяный порядок. И когда увидели соседи, как дед с обеими развесёлыми матрёшками в баню ходит - тут уж терпение у них лопнуло, стали они его стыдить. А он только посмеивается, да посылает их куда подальше.
Тогда они позвонили сыновьям дедовым: так мол и так, дед совсем с катушек слетел, не сглазил ли его кто, не навёл ли порчу? Ведь всю жизнь он был хозяином зажиточным, лишнего не пил, денег не транжирил, а тут на тебе – такой пердимонокль*. Приезжайте, ребятки, спасайте деда и дом, пока он всё хозяйство не пропил, а дом не пожёг.
А сыны-то у деда все по заграницам, паспорта эстонские (в Обозерье у большинства местных два гражданства), дык в Европах работать определились и к родителям наведывались редко - жёны-дети все в Эстонии, стариков навещать некогда. И знать не знают, что дед здесь чудит.
Приехали сыны по утру в деревню, заходят в дом отчий, а там... ни в сказке сказать, ни вслух произнесть. Даже описывать не берусь, картинку сами можете себе представить. И среди этой живописи сидит за столом дед и бутылку водки починает.
Осерчали сыны, стали батьке выговаривать: "Что ж ты, такой-сякой, позоришь нас? Что ж ты, такой-сякой, память матери в грязь топчешь? "
Встал тут дед из-за стола, да как по столу стукнет, да как гаркнет, что толстый кот, спугавшись, аж до самого потолка подпрыгнул. "Ах вы, щучьи дети! Вы кого учить вздумали? Батьку родного учить?! Я вот вас ща научу…" - и за ремень схватился. "Чем вы меня, щучьи дети, попрекаете? Я с вашей матерью честно жил, ни разу налево не сходил, пальцем её не тронул ни в жисть; вас кормил-поил, в люди вывел! Копейки не пропил, всё в дом тащил! А вы меня попрекать!"
Проснулись девки от крику, и, видя такое буйство, похватали вещички, да убежали от греха подальше, что б ненароком под раздачу не попасть.
А дед уже с ремнём на перевес на сынов пошёл: " Я по матери вашей год скорбел, как положено, свечки в церкви ставил, на могилку прибирать хожу, памятник поставил не хуже, чем тестю - красного граниту! Вы хоть помните, когда у матери День Рождения? Учить меня вздумали! Я вас щас научу…"
Погонял дед молодцов по хате, да приустал. "Садитесь за стол, щучьи дети! Помянем хоть мать, раз уж приехали…" Притихшие мужики сели за стол, взяли по налитой рюмке. "Царствие ей Небесное!"
"Ну что, - говорит дед сынам, - выпили, закусили? Езжайте теперь по домам, детей своих растите да жизни учите, а меня оставьте – буду жить, сколько мне осталось, в своё удовольствие… А что до грехов моих – перед Богом за всё отвечу, а вы мне не судьи."
Так и уехали сыны обратно в Европы. А к деду вернулись его зазнобы, и повели его в баню…
*(Пердимонокль - сценическое, театральное жаргонное, вернее, "пердюмонокль" - обозначение чего-то удивительного, из ряда вон выходящего. Произошло от сочетания двух французских слов "пердю" - терять, и "монокль" - ну, он и есть монокль. Поначалу слово существовало только как сценический термин "достаниславских" времен - у героя от удивления перед чем-то необычайным широко раскрываются глаза - и монокль из глаза вылетает, "теряется". Чаще употребляется для удивительных случаев, ситуаций, а не для предметов или явлений.)
"Сама-то Люська родом из Заходов" - рассказывала мне соседка Гордеевна, присев на чурбанчик возле поленницы. " А к нам в деревню она к Павлу поселилась, ну, ты его помнишь, застала ещё. Который в Богданова ( местная псковская психушка, куда кладут на вечную койку) помер пару лет назад. Они расписаны не были, просто сошлись, да жили. А Игорь, сынок Люськин, всё по тюрягам ошивается. Вот он-то Павла по пьянке и прибил, что его сперва в больничку, а потом уж в Богданова, потому как овощ уже, не жилец, а кто здесь за ним присматривать будет? Люська? Да за ней за самой смотреть нужно, вон, ссытся уже...." Речь Гордеевны была куда как более красочная, но настолько нецензурная, что приличных слов там даже как-то и не заметить... Пожалуй, кроме имён собственных, их и не было. Поэтому позволю себе вольный цензурный перевод.
Люська - существо с первого взляда неопределённого пола и неопределённого возраста, но при ближайшем рассмотрении становилось видно, что она всё-таки женщина. С необычно умными и ясными для алкоголички глазами . Говорила она мало, тихо, но как-то резко, отрывисто, словно выплёвывала слова через пару чудом уцелевших зубов. Близко к ней стоять было сложно, вонь была ужасной. Летом Люська ходила "в грибы", сдавала собранную лисичку Гордеевне за самогонку и еду. Осенью и весной - собирала в болоте клюкву, зимой зарабатывала непонятно чем, но за самогонкой ходила регулярно. Передвигалась медленно, пошатываясь, как привидение, никогда никуда не спешила. Да и куда ей спешить-то?
Пару раз в дом к ней прибегали взмыленные пограничники: собаки на границе брали след нарушителя и он приводил к Люськиному дому ( такой след и без собак можно взять, такая вонь...). Она честно признавалась, что ходила через границу лисичку сдавать, потому что Гордеевна "слишком мало денег даёт за лису". Погранцы ругались, требовали заплатить штраф или грозились упрятать в кутузку, Люська вяло отбрёхивалась: "Да чё найдёте - то и берите, нету у меня ничего! Хотите, вон, дрова берите..." - махала рукою в сторону трёх дежурных пленьев, принесённых из лесу. В доме у неё действительно не было ничего, кроме развалившейся старой мебели и кучи вонючих тряпок. Даже аллюминевые ложки были сданы беспутным сынком на цветмет. В кутузку погранцы брать её не решались - вся застава провоняет, так и уезжали ни с чем.
В деревне Дальнево у Люськи жил брат, Бориска. Дом у Бориски был покрепче, печка цела, и через пару лет после смерти Павла она с сыном перебралась к брату. Гуртом теплее...
В один из ноябрьских дней, когда ночью уже подмораживало, а днём было ещё в плюсе, Люська ушла с сыном Игорем в болото за клюквой. К вечеру Игорь вернулся один, буркнув, что мать где-то в болоте потерялась.
Нашли её через 4 дня. Ещё живую. Она не могла ни шевелиться, ни говорить, даже не стонала. Четверо суток в болоте без движения, когда по ночам уже до -5! Деревенские мужики притащили её к Бориске, положили на матрасик и поехали за священником, что бы соборовал умирающую. Отец Николай, наш приходской батько, тут же собрался и приехал - он никогда не делал разницы между теми, кто в церковь ходит, а кто нет. К тому моменту, когда батюшка приехал, Люська уже только глазами моргала изредка.
Соборование началось. После первого помазания болящая стала розоветь. После второго - взгляд стал осмысленным и ясным, как прежде. А к концу соборования она уже смогла сама перекреститься и даже шевелила губами, творя молитву вместе со всеми присутствующими! Весть о чуде разнеслась моментально. Соседи побежали за фельдшером, а та уже вызвала скорую - Люську увезли в больницу.
Четыре дня она пролежала в реанимации, потом её отправили в ту же Богданова, где она прожила ещё полгода. Говорят, перед едой рот крестила до самого конца. Хотя может и врут...
Игорь вскоре после смерти матери опять сел в тюрьму за мелкую кражу. Бориска помер этой весной. А люди до сих пор рассказывают о том, что "Живучую" Господь вон как перед смертью помиловал...
Пассажир, которого мы подобрали возле Моложвы, был лет 70-ти с виду, но одет аккуратно и чистенько, что довольно часто встречается в Обозерье. Вообще здесь мужчины редко доживают до такого возраста - кого озеро забирает, кого водка. Но те, что доживают, стараются за собой следить. И этот тоже был вежлив, чист и даже одеколоном сбрызнут слегка.
- А откуда вы, сами-то? - сразу поинтересовался дед. - Ячменевские. - Чё-то я не припомню таких в Ячменево, - выражения его лица мне было не видно, он сидел сзади, а голос звучал недоверчиво. - Да мы лет 5 всего как переехали из Питера. - О! А чего это? Все в Питер, а вы - из Питера... - недоверие перешло в удивление. - Да надоел город. - Это да, это понимаю... Я тож в городе не прижился. Сыны зовут, а я - не... Мне здесь хорошо. - Вот и нам здесь хорошо! - мы с мужем засмеялись.
Вишняково проехали молча. Но дед молчания не выдержал, поёрзал чуть-чуть и спросил: - А что это у вас тут за агрегат? Миноискатель? - Да. Вот, приятель оставил на пару дней, по полям-хуторам походить. Много здесь в земле интересного. - Да... Земля здесь богатая на историю. Где ни копнёшь - всё что-нибудь вытащишь... Вот у нас было здесь однажды, при Советской власти ещё, - дед подвинулся к нам поближе, что бы было нам лучше слышно.
Был совхоз здесь, поля все распаханы, не то что сейчас - всё берёзой да сосной зарастает. А тогда везде пахали, всё сажали да сеяли, всем работа была. А в поле у нас там вот, между Моложвой и Вишняково, холмик стоял, ну, небольшой такой, трактора его опахивали. Сажали там тогда картошку. Год урожайный был, картохи много, вот мы и решили по осени семенную картоху в бурт убрать до весны. А где бурт копать? Вот решили в холме этом сделать - удобно. Стали копать - мать честная, а там костей да черепов - со счёту сбились. Стали звонить в милицию, а там спрашивают - а кости-то какого цвета? Белые, желтые или коричневые? Ну, коричневые, говорим... Они опять спрашивают - а черепа-то, наверно, с зубами? Много ли зубов-то на челюстях осталось? Ну да, говорим, с зубами. Э, говорят, милиционеры, это не к нам звоните, это к археологам. Пошли мы в правление, стали оттуда узнавать номер археологов, позвонили. Там тоже спрашивают и про цвет, про зубы, и что ещё нашли вместе с костями. Ну, мы опять рассказали. Это, говорят археологи, курган. Военное захоронение какого-то там века ( уж и не помню какого), вы его закопайте обратно и ничего не трогайте. Ну мы спрашиваем, дык что, приедете копать-то? Там всякого железа вместе с костями-то много. Нет, говорят археологи, не приедем. Денег нету на раскопки. Да и в самом Пскове ещё поле непаханое, а курганов таких по области – копать – не перекопать... Не до курганов нам... Ну так и закопали мы его обратно.
Дед замолчал. Вздохнул тяжело. - А я б сейчас вот и сам бы копать взялся... Да не понимаю в этом ничего. Образования нету, а без него чего я там накопаю - порушу только. У них же там каждый кусочек ржавого железа чего-то значит, а я ж не разберусь, чего ценно, чего нет. Курганов-то этих у нас вон сколько. И в Круппе, и в Моложве, и в Борке Зимнем. Только не надо никому... Эх, что говорить-то? - в голосе его явно слышалась досада и тоска.
- Ты, сынок мне здесь, в Песках, останови. Кума у меня тут, навестить пойду, - он засмеялся. Мысли о куме его явно веселили. - Ну, спасибо вам, будьте здоровы!
Отправлено: 02.02.13 22:26. Заголовок: День Рыбака. День ..
День Рыбака.
День Рыбака в Обозерье - один из самых главных праздников. Его отмечают так же широко, как и Новый год, потому как рыбачат все, включая стариков, женщин, детей, собак и котов. Мужская часть населения, как правило, упивается до бессознательного состояния и до дому их либо довозят верные жёны, либо доползают как-нибудь сами, ежели жены по какой-то причине не случилось рядом. В этот день машины по волости ездят аккуратно, дабы случайно не передавить "ползунков", во множестве передвигающихся по направлению "в магазин - от магазина". Попался такой и нам: лёжа на спине, как жук, несчастный только слабо шевелил руками и ногами, не в силах перевернуться на живот. Сердобольные женщины, шедшие впереди нас, перевернули бедолагу и развернули его по направлению к его дому - он инстинктивно пополз, медленно, но верно... Женщины, тож не очень трезвые, рассказали нам, что раньше у Семёныча ( так звали нашего поползня) был трактор и он, напившись до икоты, любил на нём кататься. Жена всё время ругалась, потому как он дважды утопил агрегат в болоте, постоянно сносил столбы и заборы - пьяный он и есть пьяный. И вот однажды, когда Семёныч надрался в очередной раз, терпение жены лопнуло и она сняла руль у трактора. Женщины с восторгом описывали изумлённое выражение лица Семёныча, когда тот привычно вполз по ступенькам на водительское место и ... руля не обнаружил! Больше по пьянке он не катался. Пешком теперь ползает.
Отправлено: 02.02.13 22:27. Заголовок: Не вышло из меня худ..
Не вышло из меня художника.
Я добралась-таки до холстов. Вытащила на улицу мольберт, поставила в самом тихом месте двора, что б никто не мешал, стала подготавливать всё к работе. От предвкушения заломило в затылке, кровь заволновалась. Только я взялась зачищать холстик от старой грунтовки, которая почти везде уже осыпалась, из-за угла высунулась голова мелкой: - Ма, ты меня рисовать будешь? - Кисо, я пока ещё ничего рисовать не буду. Я пока только холст готовлю. - А... Ну, позовёшь, когда будешь рисовать! Я вздохнула. Рисовать Ладку с натуры удовольствие ниже среднего, потому как она хорошая модель для фото, но отвратительная для долгого позирования - через 15 минут ей надоедает, она хнычет и вертится. Через полминуты тихонько подошла бабуля: - Ой, Наташа, а ты Ладку рисовать будешь? - Ма, я пока ничего не буду рисовать. Я пока холст собираюсь грунтовать. - Позовёшь меня, когда будешь рисовать? - Да это не сегодня, холсту надо просохнуть, потом ещё несколько слоёв грунтовки надо будет положить. Дело долгое. - А-а-а-а... А мне кефир нужен. - До вечера подождёт? - У меня на сегодня, на вечер ещё есть, мне на завтра надо. - Завтра куплю. - Ну, ты же завтра уезжаешь! - Дима повезёт меня во Псков , привезёт тебе кефиру. Бабуля поджала губы. Потопталась немножко на костылях. - Ой, а у меня там, наверно, мой бульон прокис. Понюхай, пожалуйста, я вчера его кипятила... - Ма, я попозже немножко, ладно? У меня клей высыхает очень быстро. - Мне надо щи варить, а бульон прокис! - Ну, пусть Яся понюхает, у неё нюх хороший. - Яся книжку читает... - Ма, ну я занята! Неужели кроме меня понюхать бульон некому??? Бабуля подняла нос, развернулась, обиженно гремя костылями пошла к крыльцу. Несколько минут я занималась в одиночестве. Потом в окно послышался бодрый Димкин голос: - Наташ, а у нас поесть есть чего-нибудь? Уйду в Гогены... На Таити, на Гаити, на остров Пасхи, где нету родственников и бульона! В общем, не вышел из меня великий художник сегодня. Буду опять писателем - за компом меня уже мало кто решается отвлекать.
Отправлено: 02.02.13 22:27. Заголовок: Ушастик. Живёт в ..
Ушастик.
Живёт в нашей обозерской деревеньке Киршино мужичонко. Так себе мужичонко, неважнецкий, прямо скажем. И глаза залиты вечно, и говорочек невнятный, но сердце у него доброе и к зверушкам лесным расположенное. Кличут его дружбаны - приятели промеж себя просто Толик. Хотя и отчество у него есть и красивую фамилию Розов носит.
Подобрал однажды Толик в лесу косулёнка. Т.е. мелкого дитёныша косули, мамку которого подстрелили наши доблестные браконьеры. Взял к себе домой и стал воспитывать, как собственное возлюбленное дитя. Кормил из соски, спать клал с собою вместе на топчанчик в веранде. Топчанчик тот на веранде поставила его законная супруга, на тот случай, ежели непутёвый муж шибко напьётся, дык волочь что б не далеко было. Кинула его на веранду - и порядок.
Так вот. Рос косулёнок, рос и вырос в здоровенного козла. Звали его жители деревни Ушастиком. На шею ему повязали красную косынку, что бы все знали, что зверь не лесной, а вполне себе домашний. А так как навязывать на верёвку лесную гордую животину хозяин считал недостойным, то Ушастик свободно разгуливал везде, где ему вздумается, к ночи возвращаясь домой - к Толику на веранду. Понятное дело, что больше всего любил Ушастик пастись в чужих садах и огородах. Деревенские по началу терпели, а со временем начали гонять обнаглевшую животину. Но сады и огороды - это мелочь, хуже пришлось велосипедистам, коих немало по Киршино разъезжает. Козёл вошёл в возраст, отрастил вполне себе оленьи рога и стал качать права - он де, вожак в стаде. А так как других рогов, кроме велосипедного руля, он в округе не нашёл - начал выяснять отношения с велосипедами. Народ начал роптать. Прижатый к стенке мужичонко был вынужден привязать буйного сынка. Ушастик загрустил, Толик люто запил.
И вот в один из дней пришёл к нему дружбан, на предмет позвать опохмелиться. Стоит у калитки, орёт. Жена из сарая ему отвечает - спит, мол, окаянный на веранде, иди буди, коли надо... Дружбан на веранду заходит и видит - лежит под одеялом, забывшись беспокойным сном Толик. Сверху торчит голова, а внизу... из-под одеяла... торчат козлиные копыта. Охнул дружбан, осел, перекрестился, будить не посмел, похмеляться передумал, а решил твёрдо - всё, завяжу!
Откуда ж ему знать, что под одеялом с Толиком и Ушастик спит...
Через некоторое время оленя увезли - продали не то в хозяйство, не то на живодёрню... Никто не знает.
Хоронили Сонюшку. "Бабой Соней" язык не поворачивается её называть, хоть и прожила она 92 года с лихером. Последние годы она была совершенно беспомощная и жила исключительно из-за упрямства своей племянницы Ангелины. Сонюшка так чисто и заразительно смеялась иногда, что о том, что она глубокая старуха, тут же забывалось. Сонюшка блокадница. Ветеран всего, чего только можно быть ветераном, вот разве что Куликовской битвы не видала. 40 лет назад её семья купила домик в соседней с нашей деревней, в Городище, и каждое лето она жила там, до позавчерашнего дня. А позавчера вот - отмучилась... По Божьему промыслу, в этот же день, час в час в Питере умерла её родная младшая сестра, Зинаида, которую будут хоронить завтра. С Сонюшкой пришли попрощаться почти все городищенские, забыв про соседские ссоры и склоки, мирно съели по ложке кутьи, взяли конфет детям и потихоньку разбрелись... хозяйство не ждёт. В церковь и на кладбище поехало совсем немного народу, так что даже мне пришлось помогать нести гроб от церкви до могилки. Да и что там нести? Сонюшка лёгонькая, махонькая совсем, едва видать её в гробу. Батюшка елейным голосом пропел над ней панихиду, соседи, вздохнув, бросили по три щепотки земли, Сонюшку закопали... Поставили на свежий холмик цветы, свечки, помянули - и по работам разъехались. Понедельник всё-таки. Кладбище в Моложве хорошее. Холм песчаный, виды красивые, новый храм возвышается. В храме светло, пахнет ещё штукатуркой, ещё даже иконостаса нет, алтарь открытый... О вечном думается светло, без страха. Я бы хотела, что бы меня похоронили там, на песчаном холме. И что б озеро было видать от могилки.
Отправлено: 02.02.13 22:30. Заголовок: Собрание бывших колх..
Собрание бывших колхозников.
Беседуют юрист, выясняющий, кого из колхозников где можно найти, и трое мужиков: Алексеев Пётр Васильевич, Пётр Алексеевич Смирнов и Алексей Петрович Сидоров.
Ю: А где можно найти Алексея Сергеевича Петрова, 19.. года рождения? А.П.В. : А это чё за Алексей? Петрович, ты такого помнишь? А.П.С. : Чё-та не припомню... А! так это ж Лёха Поплавок! Ю: Почему Поплавок? Он же Петров? А.П.С. : Да он лет пять назад по осени пьяный в Шелони потонул. А весною всплыл, но ледоход шёл, он за валун зацепился, так две недели и болтался промеж камней - выловить не могли, ледоход жеж... Потому и Поплавок! Ю: А наследники у него есть? А.П.В. : Какие наследники? Ю: Ну, дети... А.П.С.: Дети? А как жеж! Два сына у него. Ю: А где их найти? А.П.С.: Да известно где! На кладбище. Старшой года три как повесился, а младшой - ну ты помнишь, Генка Рукастый - дык жатку ремонтировал, его гидравликой и придавило.
Вот такие хроники колхоза "От заката до рассвета" "Рассвет"...
Отправлено: 02.02.13 22:32. Заголовок: Такое вот воскресень..
Такое вот воскресенье...
Из нашего окна на кухне видно поле, дорога, а за дорогой - лес. В деревне не так много происходит событий, поэтому вчерашнее происшествие мы наблюдали всей семьёй, по очереди глазея в окошко, или тусуясь по двору. Я была во дворе, когда синие "Жигули" плавно съехали в кювет. На крышу машина не перевернулась до конца, встала на ребро - канава в этом месте узкая, разместится можно только боком. Я тут же позвала Димку, мы бегом побежали через поле. Добежав, обнаружили, что и водитель, и пассажир уже выползли и чувствуют себя чересчур хорошо, т.е. пьяны до полной невменяемости. На вопрос: "Целы?" был дан не совсем вразумительный ответ: "Ииин-науй...". Один из мужиков ходить мог, держась за машину, второй, непрестанно матерившийся, то вставал, то садился, видимых повреждений оба не имели, поэтому мы бегло осмотрев их и угрозы жизни не обнаружив, злые пошли домой. Ведь добро сами в кювет слетели, а ведь могли ж врезаться в кого-нить! К тому же на машине не было номеров. Такое в наших краях, не ведомых ГАИшникам, не редкость...
Через пару минут к ним подошла наша соседка Гордеевна. Поговорив минуту на одном с ними языке ( она крупный специалист в этой области), решительно пошла в сторону дома, один из деятелей вальсирующей походкой двинулся за ней. Гордеевна вызвала фельдшера. А второй персонаж не смог последовать за ними и выполз на дорогу, где улёгся, скрестив руки на груди - видимо, что б сразу в гроб положили, принял приличествующую случаю позу. Мимо проходящие машины стали останавливаться.
Приехала фельдшер Настя, осмотрела героев, вызвала скорую. И не потому, что пострадавшие были покалечены, а для того, что бы скорая взяла кровь на анализ, зафиксировать опьянение. Скорая приехала довольно быстро - на удивление, потому как до больнички у нас 45 км. Мужиков забрали. Машины разъехались, соседи разошлись. Через некоторое время возле лежащих Жигулей остановился мотоцикл с тремя почти трезвыми молодыми мужиками, которые убедившись в том, что внутри никого нет, быстро полезли в салон, в багажник, покидали всё, что нашли в коляску мотоцикла, поставили Жигулевича на бок, что бы удобней было разбирать - но тут опять выступила Гордеевна, популярно объяснив шустрым мародёрам, что ща ГАИ приедет, вызвали уже. Троица разочарованно почесала в затылке, развернула мотоцикл прямо по полю и свалила.
Через часок приехали ГАИцы. Долго ходили вокруг, беседовали с Гордеевной, нюхали, щупали, писали что-то. Уехали в сторону Киршино. Через часа полтора примерно вернулись, опять походили - понюхали, поговорили с теми, кто останавливался, и тут... Такого я не видела ни разу за 8 лет проживания здесь. Приехал эвакуатор!!! Вытащил Жигуля из кювета, загрузил и увёз!!! В нашей глуши зрелище невиданное, потому как обычно вытягивают трактором и на галстуке довозят до дома владельца. Я мысленно прикинула, какой счёт будет выставлен мужику, что был за рулём и подумала, что охоту ездить пьяным ему эта цифра отобьёт на некоторое время...
Пьяные в кювете у нас не редкость. И до сих пор к ним аборигены относились если не с сочувствием, то с пониманием. Видимо, что-то сдвинулось в сознании людей, раз делу дали официальный ход.
А день, между тем, вчерась был праздничный. Вход Господень в Иерусалим. Но нефига не нашлось у меня в душе ни сострадания, ни милосердия. Просто наблюдала с любопытством за жизнью насекомых...
P.S. Сегодня Гордеевна добавила несколько подробностей: 1) Мародёры на мотоцикле потом вернулись, машины не обнаружили, с горя забрались к Гордеевне в подсобку и решили устроить там банкет. Она выгнала их лопатой. Они сильно возмущались. 2) Хозяин (тот, что за рулём был), проспавшись, то ж под утро приехал с соседом за машиной и не обнаружив оной долго ругался и затаил зло на нашу деревню, зачем, мол, ГАЙцов вызвали, теперь хрен знает как машину вызволять.
Отправлено: 02.02.13 22:32. Заголовок: Из блокнота. "..
Из блокнота.
"А здесь неподалёку, за леском, деревня была. Не так давно там ещё два мужичка жили. Ну, выпивали, не без того... И вот взяли они пойла какого-то технического, сели вдвоём, выпили - оба сразу и померли. Рядом тут, на погосте, и лежат... А деревня пустая теперь."
"В доме вот этом жил мужичок-алкаш. Однажды купил какой-то дряни, ну что здесь за спирт продают, не то "Красная шапочка", не то "Льдинка". Сел за стол у себя дома, выпил - да тут же и помер за столом. Через неделю его мужики хватились - что-то не видать, не случилось ли чё, пришли - а он закоченел давно... Едва разогнули, что бы в гроб положить."
" А тут Зинка живёт. Однажды допилась до белочки, дык пришла в волость и принесла заявление о необходимости построения космодрома в её огороде. А потом пришла и переписала заявление - космодром не строить надо, а откопать, он в огороде, оказывается, закопан..."
"А вон тот дом за забором - это нашего ***, большой чиновник. Он тут фразу сказал замечательную: "Я вот тут денег из бюджета украл и ведь так замучился бумаги оформлять, что ощущение такое, будто заработал!"
Под большим навесом стоят несколько старых, убитых российскими дорогами, выкидышей отечественного автопрома. Пара древних Волга-Газ24 , Нива и Жигули шестёрка. Попович и мой муж Димочка ковыряются в Ниве, устанавливая головку блока, с целью приведения Нивы в рабочее состояние. Ковыряются часа три, пытаясь вкрутить один непослушный, съехавший с резьбы болт. За ними чуть поодаль наблюдают деревенские мужики, особо не стремясь помочь. Один из них, Сашка, через некотрое время решил таки подойти с ценным советом. - А чё вы с этой Нивой возитесь? - Да вот, хотим поездить на ней. - Так вон Волгу берите, она ж лучше. Садись, да поезжай. Только радиатор надо поставить, он текёт маленько - дык пластилином залипи, садись, да езжай... У ей, правда, стартер хреново крутит, надо шоб один замок крутил, а вот второй - с капоту железяку... Но я на ей в магаз когда езжу, на горочке ставлю там, и с горочки завожусь - милое дело, летит, как ласточка... А чё эта Нива? Ни виду, ни толку... Берите лучше Волгу, мужики!
Кстати, из 4х купленных в Нивовском фирменном магазине свечей одна оказалась нерабочая. А один из четырёх свежекупленных проводов пробивал на массу... Про остальные новые детали и говорить не хочу, все знают, что такое контурная обработка напильником. Ниву перегнали к нам в деревню, теперь она стоит в нашем гараже. Ждёт свежих запчастей...
Случилось нам давеча провожать друзей на поезд, на станции Дно. Крупный железнодорожный узел, грязноватый, заросший деревьями городишко, на центральной улице Ленина - трава по пояс. Вокзал, когда-то одно из самых красивых зданий городка, теперь обшарпан, башня и шпиль - с облетевшей штукатуркой. На стене мемориальная доска, повествующая таким случайным прохожим, как мы, о том, что в 41м здесь погиб в бою начальник линейного отдела милиции. Возле проходящих мимо поездов, стоянка которых обычно не меньше 5 минут, суетятся женщины неопределённого возраста - раки, картошечка с курицей, клюква, рыба вяленая - пассажиры лениво почёсываются, прицениваются, изредка покупают. Поезд ушёл, и женщины возвращаются в привокзальный буфет, где садятся вокруг большого стола и продолжают играть в подкидного. Вокруг них стоят их кошёлки, скучают дети, когторых некуда девать, кроме как брать с собой на нехитрый железнодорожный промысел. А чо, пусть сызмальства привыкают, учатся. И бабка так ходила к поездам, и мать. Всё копеечка. Дно.
Приехали сегодня на Тиглицкое озеро купаться. Там уже полно народу на пляже прямо с утра, кое-кто палаточки разбил, костерок-шашлычок вовсю. Рядом с нами выпивает-закусывает сильно бухая уже компания, трое, всем за полтинник, по всему видать - очень приличные люди. Двое представительных мужчин и с ними женщина, дородная, вся в золоте, ухоженная, видно, что отказывать себе не привыкла ни в чём. Мужчины уже говорят с большим усилием, норовят уснуть на травке, а женщине сильно хочется побеседовать с кем-нибудь. Она наливает всем по рюмашке, цепляет мимо проходящую, тож довольно пьяную тётку, наливает и ей, и произносит тост ( записано дословно): - Ну, давайте... За Троицу! Пусть оно... Там...За Троицу! Может оно там... Счастья нам... За Троицу! Я вам вот что скажу! Троица - это да! Счасье да... Всем! Пусть оно... За Россию, видимо, пили до нас.
Поучительный рассказ половозрелого москаля. ( рассказ дальнего родственника)
... В конце 80х была у меня барышня. В Питере жила. И я ездил к ней частенько на свидания в вагонах СВ. И вот однажды, по легкомыслию своему природному, покупая билет на Ленинградском вокзале подумал я: а вот было бы хорошо, ежели бы второе место в купе СВ приобрела какая-нибудь необыкновенной красоты девушка, я бы провёл с ней восхитительную ночь, а утром бы упал в объятия любимой в Питере... ...Вагончик тронулся, второе место осталось пустым, и я уснул разочарованный... ...Проснулся я в Клину от резкого, мощного, мускусного запаха нестираных носков и немытого много лет мужского тела. Открыл глаза. Напротив меня сидел престарелый узбек в халате. Воняло от него невыносимо - видимо, халат на него надели при рождении и больше не снимали. Он уныло смотрел в окно и монотонно напевал:
- Я встретил дэвущьку, полумесяцем брофь... На щёчкэ родынка, а в глазах лубофф... Ах, эта дэвущька, мэня с ума свэла... Разбыла серьдцэ мнэ, лышыла сна...
И так от Клина до самого Питера. Монотонно напевая. Воняя. Понял я, что нельзя своей любимой изменять даже в мыслях...
Отправлено: 02.02.13 22:37. Заголовок: Драма всей жизни. ..
Драма всей жизни.
По рассказам, в городе Порхове есть цыганский баро по имени Ваня, по прозвищу Труба. Ваня как будто целиком взят из фильмов Куштурицы, кривозуб, с золотыми коронками, несуразен и запростецки хитёр. Как у всякого приличного цыгана у Вани есть Драма Всей Жизни, ведь у всякого, кто называет себя цыганом, должна быть Драма, а то какой же ты цыган? Драма такой же неприменный атрибут, как золотая коронка, жилетка и шляпа. А Драма Жизни у Вани такова: был у него старший брат. Да такой удалой, да такой красавец, да умница такой - даже грамоте был обучен. Учёный был большой. Деффки на него стаями бросались, деньги к рукам липли, а народ прочил его в депутаты. И, по-всему видать, сглазили его, порчу наслали злые люди: связался он с плохими парнями, и испортили они его. Потому что уехал он в Колумбию, стал там главным наркобароном, прилетел на личном самолёте обратно на родину, привёз 2 тонны кокаина, а на взлётно-посадочной полосе его самолёт коварные ФСБшники расстреляли прямо из пушки... Поэтому Ваня Труба наркотиками не торгует, помня о страшной братовой судьбе. А торгует спиртосодержащими жидкостями, зачастую техническими... Хотя врут, наверно, наговаривают на него люди. Люди - они такие, злые...
Несоответствие формы и содержания. (Внимание! Ненормативная лексика!)
Наблюдала в Печорах, где мы со средней дочерью творили предшкольный шопинг, занимательную картинку. Идёт мужик с мобилой, весьма такой... хм.. подержаный мужик, второй свежести. И орёт в мобилу на всю улицу: - А не хуй спать, на хуй! Ему что-то отвечают. - А не хуй шляться, на хуй! Ему опять отвечают. - А не хуй пить, на хуй! Отключает мобилу. Сильно подозреваю, что орал по делу. Допускаю, что содержание претензии, которую он так чётко и доходчиво изложил, верно и обоснованно. Но вот форма изложения...
Идём далее. На аллейке мужики в традиционной композиции "на троих". Мужики из тех, что спят потом прямо на месте распития, не заботясь об отползании даже до кустов. Запах, антураж - соответствующий. Очень эмоционально и громко обсуждают животрепещущие внутриполитические проблемы, особенно злит их "Народный фронт". Решают создать своё общенациональное движение "Народный гнев", дабы стереть с лица земли этих "завравшихся, заворовавшихся, ожиревших кремлёвских пидоров". Сразу в мозгу возникла сюррная картинка: синяки с бомжиками, с вилами, топорами и розочками, идут штурмовать Кремль... А над ними гордо реет стяг с надписью "Народный гнев". Ой, мама.
Отправлено: 02.02.13 22:39. Заголовок: Из подслушанного. ..
Из подслушанного.
В одном присутственном месте сидела, дожидалась, пока муж закончит свои дела. Рядом сидели два молодых человека лет по 30 (да-да, для меня они молодые!), оба риэлторы, но из разных фирм. Негромко беседовали, но мне всё было отлично слышно. - Да нафиг такую работу, бегаешь, крутишься-вертишься, денег мало и вечно виноват во всём... Вот, скажи, как тебе удаётся? Ты ж спокойный, как танк и бабки зарабатываешь раза в три больше меня, а ведь одно и то же делаем! - Знаешь, ты всегда делаешь одну и ту же ошибку. Ты клиентов обманываешь. - Ну а как работать-то, не обманывая? - Да пойми ты, не выгодно это - врать! Не надо напрягаться, запоминать кому что наврал. Поэтому я спокойный. Клиенты же чувствуют всё равно, что им врут. А когда честно говоришь - они расслабляются, доверяют, а потом один честно отработанный пять других к тебе приведёт. - Да ну! Я одного надую, получу столько же, сколько ты с пяти! - Да. Но эти пятеро приведут ещё каждый по пять. Вот и считай: у тебя одна сделка в три месяца, а у меня - по десять в месяц. Поэтому я спокойный и с деньгами, а ты нервный и без гроша... - ...
Я прям дышать забыла, пока слушала. Блин, неужели что-то начинает в сознании народа меняться?
Отправлено: 02.02.13 22:39. Заголовок: Деревня Карюгово. Б..
Деревня Карюгово. Бизон.
За что его так прозвали - теперь уже никто в деревне не помнит. Да и откуда он взялся, тоже никто не знает. Прибился к местной алкоголичке - "черной вдове", у которой двое мужиков уже спилось, померли, этот вот третий по счету "муж". Походка у него нетвердая, даже когда трезв, взгляд устремлен вдаль, туда же, в даль, очевидно устремлена его единственная мысль. Когда взгляд случайно сфокусировался на соседе, стремительно кидается пожать ему руку - "Здарова! Слушай, разговор есть, серьезный, давай в сторонку отойдем..." Они отходят на два шага в сторону, Бизон что-то бормочет, сосед переспрашивает, Бизон путано что-то объясняет, размахивает руками, наконец до соседа доходит чего он от него хочет. - Нет,- говорит, - нету. - Ну, нету, так нету, - соглашается Бизон, - давай, бывай. И топает дальше, выписывая загадочную синусоиду. - А что хотел-то? - интересуется соседка. - Да цепь просил. Сосед смотрит вслед Бизону, ухмыляется: - Вот, собаку завел, хочет на цепь посадить. Я думал, на опохмел будет просить, а он, вишь, собаку завел...
Отправлено: 02.02.13 22:40. Заголовок: Находка для шпиона. ..
Находка для шпиона.
Бойкая старушка, увидев меня у соседского участка, бодро семенит ко мне, с явным интересом. - Здравствуйте! - Здравствуйте. - А что это вы тут делаете? - Геосъемку. - Ох! А что же это такое? - Участок измеряем. - А вы все измеряете? - Нет, только тем, кто закажет. - А кто ж вам этот пустырь заказал? - *Н-ские, с того конца деревни. - Это у которых в позапрошлом году дом сгорел? - Да, им. - Ой! - она всплескивает руками и радостно улыбается, - Я вам все сейчас про них расскажу!
Хорошая деревня... Народ бойкий, улыбчивый, разговорчивый...
Моя приятельница, которая работает в нашей конторе, назовём её Ардалионовна, давно уже мечтала стать гордым владельцем автотранспортного средства. И при первой же возможности пошла учиться в автошколу - начало верное, нафига машину покупать, если прав у тебя нету? Инструктор, который её обучал, внутренним чутьём почуял неладное - в тихой и скромной на вид дамочке внутри пляшут черти. Но повода не дать права ни у инструктора, ни у инспектора ГАИ не нашлось, потому как Ардалионовна юрист по образованию (и даже два юридических у неё за плечами, но это отдельная история). Поэтому инспектор с инструктором сделали всё возможное, что бы наша антилопа как можно позже выехала на дорожное покрытие, вплодь до того, что права не выдавались по причине хронического отсутствия бланков. Но пришлось-таки выдать вожделенный девой документ, после того, как она пришла в ГАИ вместе с двумя малолетними детьми и сказала, что с места не сдвинется, пока она, одинокая мать, не получит свои законные права. ГАИйцы пробовали скрыться через окно - но там решётки, а в дверях прочно держали оборону прелестные двочки - дочки Ардалионовны, плачущие во весь голос , прижавшись к ногам матери. Сердце даже у ГАИйца не камень. Права выдали.
Ардалионовна, окрылённая успехом, поехала в Белоруссию ( благо рядом) и за российские копейки купила там по рукописной доверенности старенький, но вполне себе ездибельный "Мерседес". Номера на нём белорусские, но кого это волнует, если братская республика - вот она, в двух часах езды?
И вот наша красавица за рулём. Соратники по работе если и отваживались ездить с ней куда-либо, то теряли каждый раз в весе от одного до трёх кило - в зависимости от дальности поездки. Потому как стиль вождения прекрасной девы можно охарактеризовать фразой "в поле ветер - в жопе дым". И не то, что бы нервно как-то ездит Ардалионовна, но матюгов на себя и машинку она умудряется собрать рекордное количество...
Разумеется, первая авария не заставила себя ждать. Между Печорами и Изборском, обгоняя на повороте белорусскую же "Мазду", Ардалионовна внезапно обнаружила прямо по курсу, метрах в 50 от мчащегося на скорости 100 км в час её Мерина, мирное коровье стадо, бредущее в аккурат по встречной полосе, т.е. именно там, где мчался автомобиль. Выбор между коровой и "Маздой" был не в пользу "Мазды". Наша лихая наездница оттормозила, как смогла, но в задницу передней машине въехала с хрустом.
Нудную и долгую процедуру описывать не буду, скажу лишь, что у "Мерина" в минусе бампер, радиатор и, разумеется, только что поставленный относительно новенький капот. А у несчастной новёхонькой "Мазды" треснул задний бампер и... разъехались стойки. Т. е. теперь она годится только в утиль, если по-хорошему.
Слава Богу, никто из людей в аварии не пострадал, если не считать разбитой губы Ардалионовны, которую пришлось зашивать. Зашили её насмерть, такими канатами корабельными зашили, что потом и снять их никто не мог, и несчастная дева ездила по всем окрестным хирургам и зубным врачам - и всё бестолку, уж больно место такое, опасное, никто не решался вынимать верёвки диаметром 4 мм из губы... Пришлось ехать в областную больницу Пскова. Там обалдели, но верёвки повыдергали.
Чинили Мерина всей конторой, благо у мужиков с руками всё в порядке и машинки нет надобности отдавать в дорогостоящий сервис.
И вот, через два месяца, Ардалионовна села за руль любимого автомобиля... И ровно через неделю ГАИйцы снимают у неё номера за просроченный тех.осмотр. По-счастию, мимо Печор проезжает в это время бывший владелец авто, который привозит заветный тех.талончик. Но не тут-то было - номера ГАИйцы не отдают, потому как доверенность у Ардалионовны рукописная, а нужна генеральная...
Теперь вся наша контора с замиранием сердца ждёт, что придумает наша несравненная Ардалионовна для того, что бы вызвалить номера. А она придумает. Потому что ездить за рулём своего Мерина - это единственное удовольствие, которое она имеет в этой жизни. Ничто другое ей неинтересно.
Отправлено: 02.02.13 22:42. Заголовок: История про меня и л..
История про меня и лошадку.
Не то что бы я не люблю лошадей. В общем-то они мне даже нравятся. Издалека. Они большие, грациозные, порой даже приятные наощупь. У них мягкие губы и красивые глаза...
Это история произошла в уже далёком 1993 году. Пожалуй, самый страшный период моей жизни. В мае погиб мой сын, я находилась в том самом "сумеречном состоянии сознания", когда мир как бы отделён от тебя прозрачной стенкой. И ты вроде в нём, и... нигде. Равнодушное, безоценочное созерцание, когда должна быть на этом месте эмоция, а её нет. Ни радости, ни печали, ни гнева, ни истерик. Вообще ничего. В общем, шок. В начале июня я съездила в Москву, получила 1 ступень Рэйки. И мне нужно было время и место для того, что бы переварить всё так стремительно со мной произошедшее, что бы уйти в практику, инициацию в которую я только что получила.
В это время мы с тогдашним моим мужем Сашечкой Полянским заселились на Пушкинскую, 10, в мастерскую Лёвушки Зимина. Сам он там не бывал почти, а запустил потусоваться друзей-приятелей. Среди множественных жителей в этой творческой коммуналке был и Лёха Паршин.
И вот когда я поняла, что в такой замечательной дружеской обстановке фиг чё у меня получится с "погружением в практику", выяснилось, что Паршин по случаю прикупил землицы, домик на ней, лошадок туда привёз, а вот жить там у него не срастается... Поэтому жили там попеременно все, кому охота было на плэнере отдохнуть. Ну, вот и я, взяв дочку Маришку под мышку , отправилась залечивать душевные раны в эту самую Дремуху. Ехать туда пришлось довольно долго. На поезде до Бологого, дальше подкидышем до ст. Дремуха, а дальше 4 км по лесу до самой деревушки. Глушь.
В мои обязанности, как проживающего, входил уход за конягой, по прозвищу Урлаган. Прозвище вполне соответствовало характеру. Остальные лошадки паслись мирно в колхозном табуне, а этот за буйный нрав из табуна был изгнан. Рыжий дюжий коняга отличался необычайной тягой к кобылам и редкой способностью путаться в верёвках и цепях. Он был способен выдрать любой кол, к которому был привязан, а по сему его рекомендовалось фиксировать к телеграфным столбам. Благо проводов на них уже давно не было. И вот в один злосчастный день...
Выглянув в окно я поняла, что весьма скоро начнётся гроза и не дурно было бы Урлагана завести в стойло с поля. Пошла за коняшкой... А коняшки нетути! И столба телеграфного нетути. И тянется широченный след от столба, в сотрону леса, туда, где в соседней деревеньке пасутся вожделенные урлаганову сердцу кобылы... Сообразив, что далеко со столбом в лесу гуляке не уйти, я поминая всех его предков недобрым и неласковым словом двинулась по следу. До леса было недалече, метров 500. И по лесу эта тварь умудрилась проволочь немалый столбик метров 300, прежде чем застряла промеж деревьев и кустов. А между тем дождь уже не накрапывал даже, а вполне себе лил. И вот, когда я увидела Урлагана, я с отчаянья чуть не разревелась...
Он лежал в кустах на боку, весь запутавшись в верёвке и цепи так, что все 4 копыта были стреножены, брюхо перетянуто, а на шее было затянуто аж две петли. И тут грянул гром, сверкнула молния. Урлаган дёрнулся, как можно туже затягивая петли на шее. Суицидник хренов!
Делать нечего - я стала распутывать верёвку и цепь, рассказывая несчастному животному всё, что знаю о его родословной. Когда весь мой матерный запас был исчерпан, я сделала вдох-выдох и принялась за более приличные выражения. Жеребец хрипел, косил на меня лиловым глазом, жевал цепь, непонятно как оказавшуюся у него в пасти. Ливень. Грязюка. Толстенная мокрая верёвка. Комары. Молния, раскаты грома. Ощущения - не передать словами. Через полчаса мне-таки удалось его распутать и поставить на ноги пинками. Нас обоих трясло, мы были в грязи и в комарах. Но высказанные мною слова и проделанная операция по спасению видимо всё-таки возымели действие: домой он шёл с помощью одних матюгов, без единого пенделя.
Гроза прошла. Урлаган стоял в стойле. Выглянуло солнце. И тут я поняла - чувства. Ко мне вернулись чувства! Я снова могу гневаться, я могу жмурится на солнце, и пусть у меня совершенно нету сил, зато я чувствую... Я снова живу!
С тех самых пор я очень уважаю лошадей. И любуюсь ими издалека... И даже соседского мерина Лёльку, парнягу доброго и игривого, люблю из окна дома. Не очень часто подходя скормить ему горбушку...
Огромное спасибо всем моим друзьям, поддержавшим меня в то время.
Всё-таки хочется ещё немножко рассказать о том, как я ехала в поезде Одесса - Санкт-Петербург. Слава Богу, доехала, потому как древние вагоны состава навевали мысли об ушедшей советской эпохе, как о расцвете РЖД и вызывали серьёзные опасения о безопасности передвижения в поезде с литерой "швидкий", сиречь "скорый". На вокзале в Одессе я видела и новый состав, надменные проводники которого стояли как швейцары в гостиницу "Астория" в 80-ые - придирчиво осмотрев меня один из них ответствовал, что поезд идёт в Москву, а не в Питер, и что мне со своим рюкзаком и сумкой-барыжкой делать в нём абсолютно нефиг. Столица заслужила плацкарту с кондиционером, а нам же, жителям культурной столицы, оставалось довольствоваться только открытым окном, которое норовило закрыться от любого мало-мальского толчка. Попутчики мои быстро привязали его вожжами, предназначенными для счастливых обладарелей верхней полки, дабы их не снесло качкой на пол вместе с казённым матрасом. Фиг с ним, с пассажиром, одним больше - одним меньше, а матрас ветхий, может и не пережить падения.
Разумеется, моя нижняя полка была в самом конце вагона возле сортира. Но неожиданно это оказалось большим преимуществом, потому что меня обдувало из окна, а вечно незапертая дверь в тамбур давала неплохой сквозняк. Наше плацкартное купе оказалось единственным в вагоне, где можно было как-то дышать.
Со мной ехала пара питерских молодожёнов, непрестанно целующихся; мужчина, подсевший в Белоруссии, которого провожала худая, как жердь, жена; барышня, рядом с которой я поняла, что мне можно кушать всё что угодно и когда угодно - в два обхвата, натурально, барышня. Из тех, кого проще перепрыгнуть, чем обойти. Она стыдливо прикрыла свою нижнюю боковую полку простынёю, дабы проходящие мимо покурить мужики не столбенели в изумлении от такой красоты. Мужчина из Белоруссии, стоило только перрону и жене скрыться из виду, тут же приступил к активному потреблению пива и беседам со мною на всякие животрепещущие для него темы: о политике, о том, что в Белоруси заработать не дают, и какой оболтус сын. После третьей бутылки он уже называл меня "умной женщиной" (я молчала и поддакивала) и клал мне руку на колено - я тактично её убирала с себя, он торопливо извинялся и придвигался ближе. Но тут, на моё счастье, проснулась барышня с боковой полки и встала, распахнув простынную занавеску, явив миру свою божественную красу. Мужил онемел и пролил пиво мимо рта.
Я была тут же забыта и смогла задремать под нехитрую железнодорожную колыбельную: дробный перестук колёс, мирное позвякивание стакана о подстаканник, равнодушный голос коробейницы "Мягкая игрушка, белорусская косметика...", доносившийся уже сквозь марево полусна...
Полки в плацкарте короткие, спать ужасно неудобно - ноги либо свисают, либо упираются. Сон от этого тревожный, урывчатый, да ещё невыносимая духота и запах взопревших собратьев по несчастию не добавляет сну сладости и глубины. Но вагон укачивает снова и снова, трясёт, как сердитая мать незасыпающего младенца, качает на охающих рельсах и срипящих шпалах; а неспящего, шагающего по вагону пассажира швыряет немилосердно об полки: ляг! не мельтеши!
Но стоит только остановиться поезду, тут же поднимаются сонные головы от пыльных подушек, таращаться в окно: Где это мы? А час который? А что это несёт в кульке бабка по перрону? Пирожки? Дайте два! Нет, четыре! А с чем они у вас? А почём? А шо так дорого? Ну давайте... А после достают извечную курицу на узеньком купейном столе, подстелив купленную на вокзале и заученную наизусть от скуки газетёнку. И капают жирные капли на лицо кудрявого Киркорова, и даже портрет Святешего Патриарха Кирилла, посетившего и освятившего собор, уже засален и измят, и даже оторван вовсе от него кусок ризы, что бы подобрать упавшую на пол обглоданную кость.
Сыт пассажир. Зевает... От непрестанного глядения в окно затекла шея, все разговоры переговорены, сравнительный анализ цен проведён, политики обруганы, тёплое пиво вызывает отвращение... Укладывает он отяжелевшее тело на прокруство ложе полки, да и дремлет по ту же нехитрую железнодорожную колыбельную, как дитя в люльке.
На счастье моё мой любимый дражайший супруг снял меня с поезда на станции Дно, не поленился приехать за мной средь ночи на машине, дабы не болталась я с тяжелеными сумками по славной Северной Столице.
Сообщение: 24
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 03.02.13 18:44. Заголовок: Про ёжика. Есть в С..
Про ёжика.
Есть в Симеизе, в зелёнке под горою Кошкою, небольшая пещерка, над входом в которую нацарапано чем-то "Вилла Инна Пим". Там в одно прекрасное лето и обосновались мои кума с кумом, Надя и Юрик. Ну и мы с подругой, по приезду в Симеиз тож к ним подселились, в пещерку, благо вход в неё узковат, зато внутри просторненько. Шмотки в пещерку закидали, а спали прям возле, там площадочка довольно ровная, пенки-спальники, много ли надо? =) Рядом же, на валунах, очаг смастерили, варили харчи, добытые Юриковым неустанным трудом. Трудился он на экологическом поприще - бутылки собирал, да в Кацивели ходил сдавать.
И вот в одну прекрасную крымскую ночь, почти под утро, когда хиппи в зелёнке уже похрюкивали по кустам (кто во сне, а кто от разнообразного кайфу), когда начали звёзды блекнуть на востоке, просыпаюсь я от того, что по моему лицу кто-то шлёпает босыми ногами. Мелкий, кто-то типа зверёк; пыхтит при этом совершенно по-человечески, причмокивает и причавкивает. В ужасе я подскочила, перебудила всех, включили фонарик - сидит у входа в пещеру совершенно возмущённый нашими криками здоровенный ёж! Уф... Мы поржали, скормили ему остатки каши, сваренной вечером, улеглись поудобнее и продолжили смотреть сладкие сны.
Утром обнаружилось, что это богомерзкое животное несанкционированно разгрыз и высосал ( в одну-то харю, и не слиплось ничё у паразита!) заныканую Надькою банку сгущёнки ( и как только вытащил её из-за камушка!). Мы повозмущались, конечно, ну и забыли. Вечером ёж появился снова. Мы покормили его кашею, потыкали его пальцами в мягкие пятки - он абсолютно нас не боялся и даже позволял пузико почесать. Нарекли его Мафусаилом. А к утру Мафусаил ...привёл в пещеру всю свою семью - ежиху и трёх ежат! И вся эта наглая орава прошествовала по телам лежащих хиппей, ничуть не смущаясь матюками и проклятиями, издаваемыми нами.
С этого дня мы оставляли на ночь возле очага миску с кашею, дабы семейство более не топало в пещеру за харчами, а завтракало где положено и не будило добрых людей. И всякий раз, когда у очага начиналась возня, с похрюкиванием, чавканьем, фырканьем, я в полусне произносила одну и ту же фразу : "Мафусаил, полезешь в пещеру через меня - выщиплю иголки ирокезом, сволочь..." Он проникся. И через меня не лазал...
Раннее утро, часов 7, нудистский пляж где-то в районе "Калипсо" (кафе на берегу моря). На камушках ничком лежит - спит двухметровый голый пупс. Внезапно просыпается, встаёт во весь немалый рост и спрашивает у немногочисленных загорающих: - Господа, я поору? Окружающие смотрят на него благожелательно, молча кивают головами - поори... Пупс набирает полные лёгкие воздуха и трубит, шо твой лось: - Ра-до-бей!!! Падает лицом вниз и снова засыпает... Минут через 15 сцена повторяется. Кто такой этот таинственный Радобей для меня так и осталось загадкой.)) Не то языческий божок, не то потерявшийся дружбан этого пупса...)))
Через некоторое время мимо него проходит только что вышедшая на охоту пляжная торговка с пирожками. Он тормозит её и спрашивает: - Пиво есть? - Нет. - А что есть? - Пирожки. Самса с мясом, с сыром. - А почему пива нет? - У меня нет пива. Подожди, скоро понесут. Бери пирожки. - Давай... А вот у тех есть пиво? - пупс тычет пальцем в других торговок, подходящих со стороны Юнги ( это холм на берегу моря так называется). - Нет. Это креветки, раки и кукуруза идут. Мне некстати представилось, как по пляжной гальке бодро идут креветки, раки и, что на мой взгляд, нелогично, кукуруза. Сюр-р-р-р...
Те, кто бывал в Коктебеле, наверняка помнят ЛюдмилуПалну, торговку по*бень-травою, в неизменном венке из этой самой по*бень-травы. С её постоянными похабными шуточками-прибауточками, которые позволяют ей на простой лаванде жить весьма безбедно. Краткая зарисовочка, что бы понять и прочувствовать весь колорит этой особы. Баба Люда идёт возле мостика через ручей, со своими любимыми кричалками: - Кто хочет замуж выходить и ребёночка родить - подходите, налетайте, траву по*бень покупайте! Кто купит траву-по*бень - у того стоит ночь и день! Со стороны "Ранчо" (кемпинг неподалёку от пляжа) подъезжает джип, из него высовывается толстый бандюк в цепях и наколках: - Эй, бабуся! Иди сюда! - Какая я тебе бабуся? Я ещё *буся... И даром не отдаюся! ЛюдмилПална шествует дальше со своими вениками... Хотите верьте - хотите нет, а те, кого ЛюдмилПална огреет своим веничком из лаванды, действительно излечиваются от бесплодия и импотенции. Чудеса!
Как-то раз мы с Толиком Соколковым (среди друзей его зовут Начальник Камчатки - тот самый, именем которого Витя Цой назвал свой альбом) болтали о жизни за чашкой кофе с коньяком. Коньяка было намного больше, чем кофе, поэтому беседа была задушевной... Зашёл разговор о меломанах. Не о тех, кто шляется по всем концертам за любимой группой, а о настоящих, кто готов ради вожделенного редкого диска буквально на всё. - Да ну, - сказал мне Толик, - Сейчас-то, с нынешним уровнем техники быть меломаном просто. А вот при совке... Чудеса героизма и изворотливости приходилось совершать. И рассказал мне историю.
"Дело было в самом начале зимы, в конце 70-х. Я тогда толкалася среди фарцы, которая приторговывала западными пластинками. И попался мне однажды совершенно нулёвый диск "Квинов", свежий совсем, он на Западе только вышел. Ещё в целлофан упакована пластинка, круто это было. Чудом он мне достался за безумные по тем временам деньги - за 60 рублей, а тогда самые дорогие, редкие диски по полтиннику шли. Один из моих знакомых, узнав, что я его купил, стал меня упрашивать, что б я его ему продал, да так просил, что я сдался. Договорились встретится у Дворцового моста, возле львов. Я с другим своим приятелем на эту стрелку прихожу, холодно, морозец, лёд на Неве только встал, ветерок, позёмка... Приходит парень этот, носом шмыгает, глаза чё-та бегают, мнётся, - явно нервничает. Взял пластинку в руки, покрутил, языком поцокал, да как рванёт с ней к Неве, вниз! Ступеньки скользкие, он слетел, - и на лёд, бегом к другому берегу. Я кричу: "Стой, придурок, провалишься!", а он бежит, как заяц. Приятель мой меня на мост тянет - давай, мол, по мосту бегом, на том берегу его поймаем, - да куда там ловить... И тут парняга этот провалился под лёд. Мы застыли. Бежать спасать? Ментов звать? А он пластинку на лёд выбросил, и сам за ней тянется - выполз на лёд... Прополз несколько метров, вскочил - и опять бегом, диск в руке зажал. Он в целофане, чего ему сделается. Почти добежал уже до другого берега, и опять провалился. И снова - сначала пластинку на лёд швырнул, а потом сам за ней потянулся... И опять вылез! До берега уже ползком дополз, да бежать... Ну что уж тут... Смотрю я ему вслед, и даже не обидно мне. Зауважал. Вот это меломан, да... Ну, давай, что ли за музыку!"
Скорая ехала долго. Очень долго. Время измерялось не минутами и не секундами. Я считала, стоя коленями на лавке и локтями опершись на стол в милицейском пикете. До пикета я дошла, держась за стенку, медленно, осторожно переставляя ноги через каждые два-три вдоха-выдоха. В голове ухало, перед глазами плыло, внутри груди было темно, всё дрожало от напряжения, каждый вдох и выдох был мучителен, словно я тянула вагонетку, а не воздух.
Метровский мент, вызвавший скорую, с беспокойством поглядывал на часы - сейчас уже надо закрывать вход, а тут эта дамочка... Он был очень недоволен. Кто знает, а вдруг прям тут помрёт?
Врач скорой с первого взгляда понял, что со мной. - Как часто у вас бывают приступы? Я просипела что-то невнятное в ответ, потому что говорить надо на выдохе, а выдыхать мне было очень тяжело и больно.
- Понятно. Руку готовьте. - Он открыл свой чемоданчик, набрал в шприц прозрачную жидкость. Поднял его на свет, выпустил воздух, пощёлкав пальцем по шприцу. Я сползла на скамейку и освободила руку для укола.
Медленно, очень медленно, жидкость поплыла по телу, смешиваясь с кровью, перед глазами появились радужные круги, время и пространство стали принимать привычные очертания. В груди стало чуть светлее. Обруч, стягивающий нижние рёбра, слегка ослаб. Доктор держал мою руку пальцами, считая удары сердца. Я смогла посмотреть на него - молодой. Едва ли есть тридцать. Лицо его ничего не выражало, ни озабоченности, ни интереса, ни усталости - отрешённое лицо человека, вникающего куда-то вглубь. Мне показалось, что он слушает что-то внутри меня через мой пульс.
Мент нетерпеливо постукивал пальцами по столу: - Так чё с ней делать-то? Мне вход закрывать через 10 минут. Врач поднял на него голову и сказал как-то одними губами - другие мышцы лица не шелохнулись при этом: - Её надо госпитализировать. Сейчас ей станет немного легче и мы её увезём. - Он встал, взял и чемоданчика папку с бумажками, достал что-то из неё и подал милиционеру: - Подпишите вот здесь, а остальное я сам заполню.
Мыслей не было. Я уже плохо понимала, что происходит внутри меня. Части тела жили своей собственной жизнью, соединить их в единое ощущение было невозможно.
- Вы можете идти? - Я постараюсь.
Шаг. Ещё шаг. Одна рука держится за стенку, под другую держит доктор. Ноги подкашиваются, доктор подхватывает, что-то кричит кому-то, дальше только голоса.
- Носилки ставь! - Сумку, сумку возьмите! - Пульс есть, давай, коли... - Дышит? На бок положи, на спине она дышать не сможет. - Грелка? - Осторожно, ступеньки здесь!
Стало вдруг очень легко. Голоса стали тише, но слова слышались очень отчётливо.
- Не дышит! - Да я звоню, звоню...
Я поняла, что тела у меня нет и поэтому мне так легко. Надо же, тела нет - а Я - есть... Удивление, переросло в эйфорию. Вдруг стало совершенно всё равно, что там с телом. Я увидела (если это можно назвать зрением) какие-то разноцветные геометрические фигуры, из которых доносились голоса, то приглушенные, то звонкие, кто-то настаивал, кто-то вяло отзывался... Я не помню о чём был спор. Перемещение в пространстве было очень странным, словно всё вокруг меня неслось куда-то, а я только наблюдала, но при этом я понимала, что это я куда-то несусь. Мне вдруг захотелось остановиться. Геометрия исчезла. У меня нет слова для описания пространства, в которое я попала. Нигде - это самое подходящее, но оно только условно может описать то место, где я была. Потому что и пространства НЕ БЫЛО. А Я - была.
Всё? Это конец? Как, оказывается, это легко... Как это хорошо! Господи, Слава Тебе! Всё, всё кончилось... Весь ужас моей жизни, всё это бесконечное враньё, холод, ненависть - всё, всё кончилось! Господи, Слава Тебе!
- Ты можешь ещё остаться. - Голос не прозвучал, он просто БЫЛ.- Тебе ещё рано. - Но как же? Зачем мне туда, обратно? Мне здесь, здесь хорошо! Я не хочу туда! - Ты можешь выбрать.
Что, что я могу выбрать? Что мне делать там, без любви, без тепла? И это метро... Вот где АД! Там, в этой вонючей подземке - там истинный АД! Куда миллионы людей идут добровольно, опуская в щёлочку пятачок... Дети. Четыре маленьких тёплых ладошки. Господи, у меня же дети! Господи! Как же так? В это же мгновение меня завертело, стиснуло, стало впихивать куда-то грубо, словно утрамбовывая кулаками в мешок, больно, мучительно - Дети, дети!!!
Я ХОЧУ ЖИТЬ!!! Я ХОЧУ ЖИТЬ!!!
Я кричала так, словно у меня был миллион глоток. Я вся была этим криком - боли, сопротивления - ВЫДОХ... И взхалёб, расправляя непослушные лёгкие - ВДОХ... Выдох... Усилие, ну, давай, давай! Ещё... Вдох...
- Да она дышит! - Ты что? Ну-ка дай гляну... О, ччёрт, опять бумаги переписывать... Звони дежурному!
Выдох... в груди всё время что-то рвётся. Выдох... тиски сжимаются. Вдох... раздвигайтесь же вы, чугунные рёбра... ещё выдох. Ещё вдох. Вот видишь, уже немножко легче. Сейчас придёт доктор. Ты будешь жить. Будешь. У тебя дети. Ты дышишь. Давай, давай, дыши... Вдох. Выдох.
В истории болезни, которую я потом прочла при выписке, было написано, что в состоянии клинической смерти я была 26 минут. Странно. Минус двадцать шесть минут жизни. Но я хорошо помню, что жизнь - была... А меня вот - не было.
Сообщение: 54
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 05.02.13 22:26. Заголовок: Только что просматри..
Только что просматривала вёрстку. В четверг выйдет номер "Псковской Губернии" с моими рассказами. Буду, по мере возможности, в колонке "Слово" печатать свои наблюдения за жизнью аборигенов...
«Псковская губерния» начинает публикацию рассказов Наталии Полянской-Токаревой В редакцию «Псковской губернии» пришли рассказы. Их автор, уроженка Ленинграда, Наталия Полянская-Токарева, стала в итоге жителем псковской глубинки: деревни Ячменево Печорского района. Рассказы показались нам любопытными в самом прямом смысле слова. И хотя «Псковская губерния» ранее рассказов, как и стихов, за несколькими исключениями, не публиковала, мы решили попробовать. Во-первых, потому, что присланное в редакцию нам как-то глянулось, по-человечески. Во-вторых, потому, что мы нашли в коротких текстах Наталии Леонидовны своего рода феномен: взгляд уехавшей из большого города женщины на происходящее в самой глуши российской провинции показался нам сам по себе отражением феномена новой миграции конца ХХ – начала XXI века. Мы будем публиковать рассказы Наталии Полянской-Токаревой через неделю, дважды в месяц. Отклики читателей передадим автору.
Наталия Полянская-Токарева.
Наталия Полянская-Токарева прислала нам свою биографию, которую мы публикуем в авторской редакции:
«Родилась в 1966 году в Ленинграде. Старшая сестра рано пристрастила к чтению, в школу пошла, уже умея читать, писать, считать, всегда считалась девочкой способной, но ленивой. Закончила 25 восьмилетнюю школу Невского района и поступила в педагогическое училище № 1 им. Некрасова.
Но вскоре попала в «Сайгон» (кафе, где собирались богема и диссиденты), училище бросила на втором курсе, потому как андеграундно-богемный образ жизни не совмещался с нормальным обучением. Чтобы не посадили за тунеядство, периодически официально работала, в основном секретарём-машинисткой, чтобы использовать служебное положение для изготовления самиздата.
Профессионально занималась танцами, два года танцевала в группе «Фраки напрокат».
В 1989 году ушла от наркотической зависимости и в поисках иной жизни уехала в Пюхтицкий монастырь, где была трудницей и крестила своих детей. В 1993 году, после гибели сына, углублённо изучала эзотерические практики (буддизм, шаманизм, синтоизм, даосизм), но от православия так никуда и не ушла.
Долгое время с одним из мужей зарабатывала на жизнь прикладным искусством. Работала на общественных началах руководителем детской театральной студии.
В 2003 году всей семьей (муж, трое детей и мама) уехали из Санкт-Петербурга на постоянное место жительства в деревню Ячменево Печорского района Псковской области. Здесь и пишу свои рассказы».
Живёт в нашей обозерской деревеньке Киршино мужичонко. Так себе мужичонко, неважнецкий, прямо скажем. И глаза залиты вечно, и говорочек невнятный, но сердце у него доброе и к зверушкам лесным расположенное. Кличут его дружбаны–приятели промеж себя просто Толик. Хотя и отчество у него есть и красивую фамилию Розов носит.
Рисунок Алексея Белокурова Подобрал однажды Толик в лесу косулёнка, то есть мелкого дитёныша косули, мамку которого подстрелили наши доблестные браконьеры. Взял к себе домой и стал воспитывать, как собственное возлюбленное дитя. Кормил из соски, спать клал с собою вместе на топчанчик в веранде. Топчанчик тот на веранде поставила его законная супруга – на тот случай, ежели непутёвый муж шибко напьётся, дык волочь чтоб не далеко было. Кинула его на веранду – и порядок.
Так вот. Рос косулёнок, рос и вырос в здоровенного козла. Звали его жители деревни Ушастиком. На шею ему повязали красную косынку, чтобы все знали, что зверь не лесной, а вполне себе домашний. А так как навязывать на верёвку лесную гордую животину хозяин считал недостойным, то Ушастик свободно разгуливал везде, где ему вздумается, к ночи возвращаясь домой – к Толику на веранду.
Понятное дело, что больше всего любил Ушастик пастись в чужих садах и огородах. Деревенские поначалу терпели, а со временем начали гонять обнаглевшую животину.
Но сады и огороды – это мелочь, хуже пришлось велосипедистам, коих немало по Киршино разъезжает. Козёл вошёл в возраст, отрастил вполне себе оленьи рога и стал качать права – он де вожак в стаде. А так как других рогов, кроме велосипедного руля, он в округе не нашёл – начал выяснять отношения с велосипедами. Народ начал роптать. Прижатый к стенке мужичонко был вынужден привязать буйного сынка.
Ушастик загрустил, Толик люто запил.
И вот в один из дней пришёл к нему дружбан, на предмет позвать опохмелиться. Стоит у калитки, орёт. Жена из сарая ему отвечает – спит, мол, окаянный на веранде, иди, буди, коли надо... Дружбан на веранду заходит и видит – лежит под одеялом, забывшись беспокойным сном, Толик. Сверху торчит голова, а внизу... из-под одеяла... торчат козлиные копыта. Охнул дружбан, осел, перекрестился, будить не посмел, похмеляться передумал, а решил твёрдо – всё, завяжу!
Откуда ж ему знать, что под одеялом с Толиком и Ушастик спит...
Через некоторое время Ушастика увезли – продали не то в хозяйство, не то на живодёрню... Никто не знает.
По утрам в деревне тихо-тихо, туманно, птицы уже не орут, как в начале лета, только иногда где-нибудь что-то пискнет, да скотина замычит, замеекает, когда её в поле выгоняют. Сонные матюги Гордеевны, которая навязывала своих овец в поле, были слышны далеко, и гармонии природной не нарушали, а только придавали деревеньке более обжитой вид.
Рисунок Алексея Белокурова В такое вот благостное августовское утро и пришёл к Гордеевне Сашка.
Сашка жил на хуторе в двух километрах от дороги, гордо звал себя казаком, лихо жрал самогонку и так же лихо махал плетёной нагайкой, пугая местных бабулек. В деревне его недолюбливали за гонор и склонность взять то, что он посчитает «ничейным» – разорял он дома местных эстонских дачников, которые, в общем-то, и есть аборигены, но при развале Союза остались жить в благополучной Эстонии, а в родовые гнёзда прилетали только на лето.
Он с дочкою Ниной появился в этих краях в начале 90-х, переселился из Казахстана, где, по его словам, был «геноцид казачества», завёл себе сожительницу Галю и почему-то был уверен, что ему все в округе должны, потому как он казак. Через некоторое время дочка от него сбежала, слишком уж пил гоношистый папаша, и хозяйство Сашкино, которое она и вела, почти совсем умерло, осталась одна только полудохлая корова.
Так вот пришёл Сашка к Гордеевне в то утро пьяный и весь в слезах.
Разговор был, конечно, совсем другими словами, но, щадя чувства читателя, я позволю себе писать более благозвучные выражения.
- Галя моя, Галю..., – рыдал Сашка.
- Да чё Галя-то?!
Вытянуть из рыдающего Сашки что-то внятное было очень сложно, и Гордеевна вынесла ему полстакана самогона. Он выпил, сморщился, на выдохе решительно произнёс:
- Утопил я Галю!
- Где?!
- Да в болоте. Вызывай милицию, Нинка!
- А как утопил-то?
И Сашка, заправленный самогонкой, стал путано рассказывать.
Накануне взяли они с Галей две полуторалитровые бутылки самогонки в соседней деревеньке. Одну нёс Сашка, другую – Галя. И чтоб сократить дорогу к дому, решили идти напрямик, через болото. Понятное дело, что к бутылкам и Сашка, и Галя по дороге несколько раз приложились.
Сашка хорошо помнил, что до болота они дошли, а вот что дальше... Утром проснулся дома, а Гали нету. Побежал к болоту, покричал – какое там... Нету! И решил, что он вчера её, видать, утопил – ссорились они по дороге шибко. С горя допил он остатки самогонки и пошёл, рыдая, сдаваться.
Гордеевна рассказом прониклась, заперла Сашку на сеновале, чтоб не сбежал, и позвонила участковому. Участковый приехал к полудню и приступил к допросу уже слегка проспавшегося подозреваемого. К этому времени подъехал на тракторе ещё один житель соседней деревни – Мишка.
- Так где ты Галю-то свою утопил? – вопрошал участковый.
- Не помню, – повесив голову, бурчал Сашка.
- А как ты её утопил?
- Да не помню я..., – голова опускалась всё ниже.
- А ты её вообще – топил?
- Да не помню я ничего! Помню, что она бутылку вторую почти вполовину выжрала, я и наорал, что дома-то пить будем? – в голосе послышалось отчаяние.
- Так... Ну, а где это всё было, то, что ты помнишь, показать сможешь?
- Да там... У болоте.
- Так может, Галя там, у болоте и спит?
- Да я кричал – не вышла...
- А где кричал?
- Да у дома...
- Так, может, она на другом конце болота, где вы заходили?
Сашка встрепенулся. Мысль о том, что Галя жива, взбодрила его и придала сил.
- Так надо ж искать! Да я! Да я корову отдам тому, кто найдёт!
Услышав про корову, сосед Мишка встал и пошёл заводить трактор:
- Залазь в кузов, показывай, где в болото заходили!
Вся компания вместе с участковым влезла в кузов и поехала к болоту.
Минут через 20 дорога кончилась, начались кочки.
- Ну, показывай, где вы тут ругались? – Мишка за корову был готов перепахать всё болото.
- Да вон там, где берёзки..., – Сашка махнул рукой в направлении едва видной тропинки, по которой, по всей вероятности, ходило только лесное зверьё.
Мишка, матерясь, дошёл до берёзок, набрал побольше воздуху в лёгкие и затрубил, что твой лось, на всё болото:
- Га-а-аля-а-а-а!!!...
- Чё орёшь, тут я..., – высунулась из-за берёзки белобрысая Галина голова. Она мирно проспала всю летнюю ночь и половину дня на кочке, просыпаясь лишь затем, что бы сделать глоток из бутылки.
- Ну, Сашка, отдавай корову, – ржал довольный Мишка. Участковый зло поглядывал на часы – столько времени потерял впустую. Гордеевна полезла обратно в кузов трактора.
- А ну вас всех! В болото! – увидев, что бутылка у Гали пуста, Сашка не смог сдержать своего разочарования.
Спасибо, Наталия! При прочтении рассказов, не замолкающие до того голоса детишек, опустивших свои ноги в тазик с горячей водой по причине недомоганий, перестали звучать. Наступила тишина. Все заслушались про Ксанку...
Отправлено: 21.03.13 20:23. Заголовок: Мне хочется всё-таки..
Мне хочется всё-таки, чтобы эти тексты с иллюстрациями были и на страницах форума.
Живучая
«Сама-то Люська родом из Заходов», – рассказывала мне соседка Гордеевна, присев на чурбанчик возле поленницы. – «А к нам в деревню она к Павлу поселилась, ну, ты его помнишь, застала ещё. Который в Богданово (местная псковская психушка, куда кладут на вечную койку) помер пару лет назад. Они расписаны не были, просто сошлись да жили. А Игорь, сынок Люськин, всё по тюрягам ошивается. Вот он-то Павла по пьянке и прибил, что его сперва в больничку, а потом уж в Богданово, потому как овощ уже не жилец, а кто здесь за ним присматривать будет? Люська? Да за ней за самой смотреть нужно, вон, ссыться уже....».
Рисунок Алексея Белокурова Речь Гордеевны была куда как более красочная, но настолько нецензурная, что приличных слов там даже как-то и не заметить... Пожалуй, кроме имён собственных, их и не было. Поэтому позволю себе вольный цензурный перевод.
Люська – существо с первого взгляда неопределённого пола и неопределённого возраста, но при ближайшем рассмотрении становилось видно, что она всё-таки женщина. С необычно умными и ясными для алкоголички глазами. Говорила она мало, тихо, но как-то резко, отрывисто, словно выплёвывала слова через пару чудом уцелевших зубов.
Близко к ней стоять было сложно, вонь была ужасной.
Летом Люська ходила «в грибы», сдавала собранную лисичку Гордеевне за самогонку и еду. Осенью и весной – собирала в болоте клюкву, зимой зарабатывала непонятно чем, но за самогонкой ходила регулярно.
Передвигалась медленно, пошатываясь, как привидение, никогда никуда не спешила. Да и куда ей спешить-то?
Пару раз в дом к ней прибегали взмыленные пограничники: собаки на границе брали след нарушителя и он приводил к Люськиному дому (такой след и без собак можно взять, такая вонь...). Она честно признавалась, что ходила через границу лисичку сдавать, потому что Гордеевна «слишком мало денег даёт за лису».
Погранцы ругались, требовали заплатить штраф или грозились упрятать в кутузку, Люська вяло отбрёхивалась: «Да чё найдёте – то и берите, нету у меня ничего! Хотите, вон, дрова берите...», – махала рукою в сторону трёх дежурных поленьев, принесённых из лесу.
В доме у неё действительно не было ничего, кроме развалившейся старой мебели и кучи вонючих тряпок. Даже алюминиевые ложки были сданы беспутным сынком на цветмет.
В кутузку погранцы брать её не решались – вся застава провоняет, так и уезжали ни с чем.
В деревне Дальнево у Люськи жил брат, Бориска. Дом у Бориски был покрепче, печка цела, и через пару лет после смерти Павла она с сыном перебралась к брату. Гуртом теплее...
В один из ноябрьских дней, когда ночью уже подмораживало, а днём было ещё в плюсе, Люська ушла с сыном Игорем в болото за клюквой. К вечеру Игорь вернулся один, буркнув, что мать где-то в болоте потерялась.
Нашли её через 4 дня. Ещё живую. Она не могла ни шевелиться, ни говорить, даже не стонала. Четверо суток в болоте без движения, когда по ночам уже до минус пяти!
Деревенские мужики притащили её к Бориске, положили на матрасик и поехали за священником, что бы соборовал умирающую. Отец Николай, наш приходской батько, тут же собрался и приехал – он никогда не делал разницы между теми, кто в церковь ходит, а кто нет.
К тому моменту, когда батюшка приехал, Люська уже только глазами моргала изредка.
Соборование началось. После первого помазания болящая стала розоветь. После второго – взгляд стал осмысленным и ясным, как прежде. А к концу соборования она уже смогла сама перекреститься и даже шевелила губами, творя молитву вместе со всеми присутствующими!
Весть о чуде разнеслась моментально. Соседи побежали за фельдшером, а та уже вызвала скорую – Люську увезли в больницу.
Четыре дня она пролежала в реанимации, потом её отправили в ту же больницу в Богданово, где она прожила ещё полгода. Говорят, перед едой рот крестила до самого конца. Хотя, может, и врут...
Игорь вскоре после смерти матери опять сел в тюрьму за мелкую кражу.
Бориска помер этой весной.
А люди до сих пор рассказывают о том, что «живучую» Господь вон как перед смертью помиловал...
- Да туда ему и дорога! Злой, чертяка, скольких уже покусал!
- Уж как Акимовых все просили на цепь его посадить – одно, не слушают… Вот! Тяперича издох.
Фото Наталии Полянской-Токаревой
Две нестарых ещё бойких бабёнки сидели на автобусной станции райцентра, ждали дневного автобуса. Одну из них звали Ксанка, а вторая уже заслужила у деревенских уважительное Петровна.
Ксанка, хоть и была на год старше Петровны, но до сих пор ещё ходила в ксанках – из-за вздорного характера, любви к сплетням и воплям на всю деревню. Уж как она ругалась со своим законным – в соседних деревнях было слыхать. «У, Ксанка опять Петруху чистит…», – говорили мужики у магазина, – « Пойти, штоль, пузыря ему отнести… ему пузыря положено каждый день выдавать, за вредность!», – и дружно ржали.
Бабы на остановке помолчали с полминуты. Ксанка поправила здоровый пакет с продуктами, который всё норовил свалиться на сторону, прижала его ногой к лавке и спросила:
- А чё сдох-то кобель?
- Да крысу травленую сожрал. – Петровна не отличалась многословием, но посудачить ей иногда тоже было приятно.
- А кто ж у нас крыс травил?
- Да Пантюхины.
- А это какие Пантюхины, что в деревне, или что на хуторе? – Ксанка заёрзала на скамейке. С Пантюхиными у неё были свои счёты – когда-то давно, ещё до замужества, младший их сын, Валерка, слыл завидным женихом и Ксанка строила ему глазки. Но Валерка после армии скоропостижно женился на городской и поселился с ней на дедовом хуторе, чего наша героиня ему простить не смогла.
- Да на хуторе… – сказала Петровна и поняла, что зря сказала, потому как лицо соседки приобрело слегка зеленоватый оттенок и глаз сузился до размеров щели вражеского дота.
- Ах, так то Валерка собачку потравил? Вот живодёр! Его самого надо было крысиным ядом отравить!
- Ну ты, чё, – Петровна даже отодвинулась немножко от собеседницы – не начинай, Ксан!
- Чё не начинай?! – цунами было уже не остановить. – Вона, куркули, поразвели у себя скотины! Два гектара земли в аренду взяли – куда им ещё два гектара? У них своей земли гектар и пай колхозный ещё остался – нет, ещё два гектара надо!
- Так тож сенокос… – пробовала защитить Пантюхиных Петровна, но куда там.
Ксанка от волнения вскочила. Пакет, который она придерживала ногой, тут же завалился на бок, и оттуда вывалилась пачка с макаронами.
-Ах ти, тошненько, – она запричитала, нагибаясь, - Вот день-деньской маешься, то в огороде, то у печки, то в магазин сбёгать, а эта королева Пантюхина – на машине! В магазин – на машине! Руки что ли отсохнут тащить? Ой, далеко – всего-то два километру по лесу – на ма-ши-не! – она выпятила губу, изображая важную Пантюхину.
- От, завелась… Охолони ты, люди ж смотрят! Не в деревне чай… – Петровна уже совсем не рада была, что вообще завела разговор.
- А чё завелась? Ну чё? Ну и целуйся со своими Пантюхиными, может, они тебе осенью мяса дешевле продадут! В прошлый год почём у них мясо брала? На рынке дешевле! Да я лучше в магазин пойду, да заморозку аргентинскую куплю, чем их мясо поганое жрать буду! – вздорная баба уже никого не видела и не слышала вокруг. – Подумаешь, важные! Две машины, трактор, да и сын в институт поступил – на платное! Конечно, на бесплатное-то кто его, недоноска, возьмёт? В армию, вон, и то не взяли – справку липовую военкому отнесли! – Ксанка остановилась набрать воздуха. Лицо её из зелёного уже стало красным, люди на остановке от греха подальше разошлись по сторонам, только Петровна осталась с ней рядом, не оставляя тщетных усилий урезонить разбушевавшуюся соседку.
- Да дались тебе эти Пантюхины, Ксан, ну чё ты взъелась? – воспользовалась она паузой в потоке ругани.
- Да сто лет они мне не нужны! Мне собачку жалко! Чем собачка им помешала? Подумаешь, без привязи бегает – за что травить-то? Вот изверги, зла на них не хватает! Надо участковому на них написать, пусть судят их за жестокое обращение с животными! – эта идея так вдохновила скандалистку, что она замахала руками, показывая, как именно надо судить. – Что же это? Где ж это, в каком законе написано, что собак надо ядом? Нет, я напишу участковому, он их выведет на чистую воду, куркулей…
Петровна возмутилась:
- Ты чё, Ксан, забыла, как твоего младшего в прошлом году этот кобель покусал? Ты ж сама его пристрелить собиралась, к Акимовым ругаться ходила!
- Да подумаешь, куснул разочек! Даже шрама не осталось. А Акимовым я в поле стог подожгла – так что мы в расчёте… – тут Ксанка осеклась и прикрыла рот рукой, поняв, что сболтнула лишнего.
- Тааак… – протяжно сказала Петрона, – так то, значит, ты стог подожгла?
- Да ничего я не жгла! А надо было! И тебя надо бы спалить – тож вон, краля! Все знают, что ты с Брусей путаешься! Тьфу на тебя, тьфу!
Ксанка сплюнула под ноги Петровне, подхватила пакет, затолкала в него вывалившиеся опять макароны и полезла, расталкивая всех локтями, в подошедший автобус.
Пассажир, которого мы подобрали возле Моложвы, был лет семидесяти с лишним с виду, но одет аккуратно и чистенько, что довольно часто встречается в Обозерье. Вообще здесь мужчины не часто доживают до такого возраста – кого озеро забирает, кого водка. Но те, что доживают, стараются за собой следить. И этот тоже был вежлив, чист и даже одеколоном сбрызнут слегка.
Рисунок Алексея Белокурова - А откуда вы сами-то? – сразу поинтересовался дед.
- Ячменевские.
- Чё-то я не припомню таких в Ячменево, – выражения его лица мне было не видно, он сидел сзади, а голос звучал недоверчиво.
- Да мы лет 5 всего как переехали из Питера.
- О! А чего это? Все в Питер, а вы – из Питера... – недоверие перешло в удивление.
- Да надоел город.
- Это да, это понимаю... Я тож в городе не прижился. Сыны зовут, а я – не... Мне здесь хорошо.
- Вот и нам здесь хорошо! – мы с мужем засмеялись.
Вишняково проехали молча. Но дед молчания не выдержал, поёрзал чуть-чуть и спросил:
- А что это у вас тут за агрегат? Миноискатель?
- Да. Вот, приятель оставил на пару дней, по полям-хуторам походить. Много здесь в земле интересного.
- Да... Земля здесь богатая на историю. Где ни копнёшь – всё что-нибудь вытащишь... Вот у нас было здесь однажды, при Советской власти ещё, – дед подвинулся к нам поближе, чтобы нам было лучше слышно.
- Был совхоз здесь, поля все распаханы, не то что сейчас – всё берёзой да сосной зарастает. А тогда везде пахали, всё сажали да сеяли, всем работа была. А в поле у нас там вот, между Моложвой и Вишняково, холмик стоял, ну, небольшой такой, трактора его опахивали. Сажали там тогда картошку. Год урожайный был, картохи много, вот мы и решили по осени семенную картоху в бурт убрать до весны.
А где бурт копать? Вот решили в холме этом сделать – удобно. Стали копать – мать честная, а там костей да черепов – со счёту сбились. Стали звонить в милицию, а там спрашивают – а кости-то какого цвета? Белые, желтые или коричневые? Ну, коричневые, говорим... Они опять спрашивают – а черепа-то, наверно, с зубами? Много ли зубов-то на челюстях осталось? Ну да, говорим, с зубами. Э, говорят, милиционеры, это не к нам звоните, это к археологам.
Пошли мы в правление, стали оттуда узнавать номер археологов, позвонили. Там тоже спрашивают и про цвет, про зубы, и что ещё нашли вместе с костями. Ну, мы опять рассказали. Это, говорят археологи, курган. Военное захоронение какого-то там века (уж и не помню какого), вы его закопайте обратно и ничего не трогайте. Ну мы спрашиваем, дык что, приедете копать-то? Там всякого железа вместе с костями-то много. Нет, говорят археологи, не приедем. Денег нету на раскопки. Да и в самом Пскове ещё поле непаханое, а курганов таких по области – копать – не перекопать... Не до курганов нам... Ну так и закопали мы его обратно.
Дед замолчал. Вздохнул тяжело.
- А я б сейчас вот и сам бы копать взялся... Да не понимаю в этом ничего. Образования нету, а без него чего я там накопаю – порушу только. У них же там каждый кусочек ржавого железа чего-то значит, а я ж не разберусь, чего ценно, чего нет. Курганов-то этих у нас вон сколько. И в Круппе, и в Моложве, и в Борке Зимнем. Только не надо никому... Эх, что говорить-то? – в голосе его явно слышалась досада и тоска.
-Ты, сынок мне здесь, в Песках, останови. Кума у меня тут, навестить пойду, – он засмеялся. Мысли о куме его явно веселили. – Ну, спасибо вам, будьте здоровы!
Дед вылез из машины легко, поправил шапку и неожиданно бодрой походкой отправился в сторону деревни.
Остаток пути мы с мужем ехали молча, и обоим было ясно, что не о чем здесь говорить.
Недалече от нашей деревни, не доезжая Городища, в лесу возле дороги есть могилка. Ржавенькая оградка, ржавенький железный крест. Таких крестов я видела множество на старых деревенских кладбищах. А тут – посреди леса. Несколько лет мы ездили мимо неё, собирали грибы возле, не зная грустной истории того, кто там захоронен. Расспрашивали местных бабулечек, но они ничего внятного сказать так и не смогли, пока не спросили у Миральды, чей дом стоит на въезде в нашу деревню.
Рисунок Алексея Белокурова Миральда и её семья – сето, это местная национальность, со своими традициями и культурой. Их немного, всего несколько тысяч, но они тщательно сохраняют свою национальную самоидентификацию, приезжают сюда, в «родовое гнездо», привозят детей и внуков, чтобы те не забывали, откуда их корни.
Живут они преимущественно в Эстонии, говорят и пишут по эстонски, но при этом исповедуют православие. В Россию приезжают всё реже, потому как очень дорого, даже для большой Миральдиной зажиточной семьи уже накладно стало приезжать на родину предков. Экономический кризис и политические амбиции Эстонии серьёзно сказались на возможностях. Но дом продавать они не хотят, в надежде, что когда-нибудь политики договорятся и станет проще приезжать туда, где осталось сердце.
Но вернёмся к могилке.
Во время Второй мировой, когда немцы уже оккупировали эти края, эстонские эсэсовцы раздавали батраков (читай – рабов), из числа русских военнопленных. Взяли себе работника и Миральдины родители. Достался им раненый молодой мужчина, которого они всей семьёй лечили сначала, прежде чем он стал способен работать.
И несмотря на хорошее отношение к нему хозяев (зная Миральду, могу быть уверена, что это действительно так), он всё время думал о побеге. Дважды сбегал, и дважды ловили его немцы и возвращали к хозяевам. На второй раз, прежде чем вернуть, ему прострелили ногу, чтобы и не пытался больше.
Миральда с сёстрами снова ухаживали за ним, лечили, как умели, но однажды утром нашли его в сарае – повесился он на вожжах, не выдержав мысли, что к своим ему уже не выбраться...
Похоронили его в лесу недалеко от дома. За церковной оградой самоубийц хоронить не положено...
После окончания войны Миральдины родители разыскали его жену и написали ей письмо. Но то ли из-за того, что не очень хорошо они знали русский язык, то ли просто жена-сибирячка неправильно истолковала слова «жил в нашей семье», в общем, отказалась она ехать на могилу к мужу, посчитав, что раз уж он завёл себе в плену другую семью – пусть они за могилкой и смотрят. Объясниться они так и не сумели. До сих пор раз в год Миральда и её сёстры прибирают старую могилку.
Узнав об этой грустной истории, девчонки мои по весне, как снег сойдёт, тоже стали приходить туда, сметать хвою и прибирать сухие ветки, рассыпая зёрна для птиц, чтобы помянули перед Господом раба Божьего, не вынесшего позорного плена.
Маньку в деревне звали Лешачихой. Рассказывают, что ещё молодой она шастала в лес, да как уйдёт – никому другому в лесу толку нету: или заблудится, до ночи к дому выйти не сможет, или ногу свернёт, да грибы-ягоды рассыплет… А уж когда забрюхатела Манька незнамо от кого, да плод извела – мёртвый родился мальчонка, к тому ж о шести пальцев на ногах, тогда ж и прилипла к ней кличка – Лешачиха. Знамо дело, коли Леший в дружках…
Рисунок: Сергей Рубин Сама-то она деревенских презирала – за болтовню пустую, за лень, да водку. Как глянет грозно у колодца на баб круглым петушиным глазом – так и замолкали бабы, прятали взгляд – поди, сглазит ещё… «Сильная Лешачиха колдовка! – говорили о ней бабы. – Губа ядовитая: скажет слово – молоко киснет…».
Только председатель колхоза её жаловал, хотел поставить бригадиром, да не пошла она в колхоз: за что невзлюбили её ещё больше.
Но правды ради надо сказать, что на своём маленьком поле она работала от зари до зари, и всё у неё росло и колосилось: картошку жук не ел, капуста не трескалась от дождей, а морковь ровная торчала, не кручёная. А если возьмётся с мужиками сено косить, так не всякий угонится за ней, и сено тогда стоит до весны, не гниёт.
Мужики Лешачиху тож побаивались, и заигрывать-загуливать с ней мало кто пытался. Отбреет, пригвоздит словом так, что сам не рад уйдёт мужик, и маяться будет обидой ещё долго…
Хотя и не страшна она была с виду – ещё молодая, едва к сороку подбиралась, крепкая, ладная, но круглые глаза её были так злы и пронзительны, что взгляда её никто не выдерживал, терялся.
В тот год, когда случилась эта история, лето выдалось дождливое, сена накосить не успели, а то, что успели, – погнило. И только у Лешачихи на сеновале оно лежало душистое, словно вчера просушено.
В зиму кормить скотину было нечем, потому на общем собрании колхоза было решено, что половину стада придётся забить. И уже под самый конец собрания пришла Лешачиха и сказала, что сено своё отдаст колхозу, потому как она корову хочет продать, и сено ей ни к чему. Но попросила за это не резать семилетнего племенного быка Борьку, потому что очень уж хорошие телята от него родятся, стадо надо будет восстанавливать, а уж кто лучше него огуляет?
Председатель согласился было с ней, но остальные колхозники начали шуметь, что Борька только жрёт да срёт, что току от него стаду нету, лучше уж оставить коровку какую – она хоть молока даст, всё колхозу деньги.
Председатель развёл руками – ну что ж, общество против, надо Борьку резать… Плюнула Лешачиха в сердцах и сказала, что тогда и сена своего не отдаст – толку всё равно с коров не будет, а сено только зря переведут. И ушла.
Стадо урезали наполовину. Но и на тех, что оставили, сена не хватало. Коровы стали худеть, молоко стало тощее.
Председатель пришёл к Лешачихе: продай, что ль, сено, ты ж без коровы, тебе зачем оно? Она поджала губы, и процедила: «Теперь-то что, кормить-то некого будет… Забирай даром, и гори оно всё…».
Пять тонн почти вывезли из Манькиного сеновала.
А в ту же ночь случилась гроза, и молния ударила прямо в навес возле коровника, где хранилось сено. Сено вспыхнуло моментально, загорелся и коровник. Коров-то успели выгнать, но всё сгорело дочиста. Сторож Петрович уверял всех, что молния так шибанула, что он едва не оглох.
Председатель напился самогонки, собрал мужиков, рассказал им про вчерашние Лешачихины слова, и они все вместе пошли к её дому. Подперев вилами входную дверь, он облил её бензином, остатки выплеснул под окно и подпалил.
Когда дом сгорел, никаких следов Лешачихи не нашли. Больше её никто не видел.
Только сено колхозное с тех самых пор и до января не стояло – всё плесенью сгорало. Да и сам колхоз вскоре развалился – кончилась Советская власть.
Жили-были старик со старухой у самого синего моря... Ну не то что бы уж такие старые были, да и жили у озера, а не у моря, но озеро было большое, другой берег в ясную погоду не весь видать даже с высокого обрыва. Жили они долго, почти до золотой свадьбы дожили (а, может, и дожили, кто теперь помнит), сынов да внуков вырастили, добра нажили. Но вот померла старуха, оставив старика вдовцом на старости лет. Старик погоревал год, могилку старухину честь по чести обрядил – памятник, оградка, всё как положено, не хуже чем у людей.
Рисунок: Франсиско де Гойя
Но вдруг заметили соседи, что стал дед попивать. И что зачастили к нему в гости две мадамы, со следами злоупотреблений на лице, которые пользовались в деревнях окрестных недвусмысленной славой.
Соседи головами покачали, посудачили, про пример молодёжи, да про срам... А мадамы между тем к зиме у деда и вовсе поселились, наведя в зажиточном дому свой, пьяный порядок. И когда увидели соседи, как дед с обеими развесёлыми матрёшками в баню ходит – тут уж терпение у них лопнуло, стали они его стыдить. А он только посмеивается, да посылает их куда подальше.
Тогда они позвонили сыновьям дедовым: так, мол, и так, дед совсем с катушек слетел, не сглазил ли его кто, не навёл ли порчу? Ведь всю жизнь он был хозяином зажиточным, лишнего не пил, денег не транжирил, а тут на тебе – такой пердимонокль. Приезжайте, ребятки, спасайте деда и дом, пока он всё хозяйство не пропил, а дом не пожёг.
А сыны-то у деда всё по заграницам, паспорта эстонские (в Обозерье у большинства местных два гражданства), дык в Европах работать определились и к родителям наведывались редко – жёны-дети все в Эстонии, стариков навещать некогда. И знать не знают, что дед здесь чудит.
Приехали сыны поутру в деревню, заходят в дом отчий, а там... ни в сказке сказать, ни вслух произнесть. Даже описывать не берусь, картинку сами можете себе представить. И среди этой живописи сидит за столом дед и бутылку водки починает.
Осерчали сыны, стали батьке выговаривать: «Что ж ты, такой-сякой, позоришь нас? Что ж ты, такой-сякой, память матери в грязь топчешь?».
Встал тут дед из-за стола, да как по столу стукнет, да как гаркнет, что толстый кот, спугавшись, аж до самого потолка подпрыгнул. «Ах вы, щучьи дети! Вы кого учить вздумали? Батьку родного учить?! Я вот вас ща научу…», – и за ремень схватился. «Чем вы меня, щучьи дети, попрекаете? Я с вашей матерью честно жил, ни разу налево не сходил, пальцем её не тронул ни в жисть; вас кормил-поил, в люди вывел! Копейки не пропил, всё в дом тащил! А вы меня попрекать!».
Отбежали сыны от греха подальше, чтоб ненароком под раздачу не попасть.
А дед уже с ремнём наперевес на сынов пошёл: «Я по матери вашей год скорбел, как положено, свечки в церкви ставил, на могилку прибирать хожу, памятник поставил не хуже, чем тестю с тёщей – красного граниту! Вы хоть помните, когда у матери день рождения? Учить меня вздумали! Я вас щас научу…».
Погонял дед молодцов по хате, да приустал: «Садитесь за стол, щучьи дети! Помянем хоть мать, раз уж приехали…». Притихшие мужики сели за стол, взяли по налитой рюмке. « Царствие ей Небесное!»
«Ну что, – говорит дед сынам, – выпили, закусили? Езжайте теперь по домам, детей своих растите да жизни учите, а меня оставьте – буду жить, сколько мне осталось, в своё удовольствие… А что до грехов моих – перед Богом за всё отвечу, а вы мне не судьи».
Так и уехали сыны обратно в Европы.
А к деду вернулись его зазнобы и повели его в баню…
Отправлено: 22.05.13 09:45. Заголовок: Набрела на одну из ..
Набрела на одну из активных литературных страничек Наты Токаревой-Полянской с идентичным названием: "Уездной барышни альбом", куда перебралась душой и телом Ната (видимо, не без участия одного записного м...а), и нашла там много интересного... Даю ссылку:http://ja4menevo.livejournal.com/
И, для затравочки, несколько её смешных, ироничных и жизнерадостных зарисовок...
Слаб человек...
Apr. 27th, 2013 at 11:15 PM
А я вот, от треволнений последних дней, нарезалась сливовицы по самые, знаете ли , дужки очков. И поняла, что в этом мире я люблю очень большое количество людей. Ну несоразмерно моему маленькому сердцу. Сижу и удивляюсь - дык как жеж все оне там поместились? И не тесно им вроде. А потом закручинилась: а ведь людей, или так называемых людей, которых я в своё сердце пустить не могу - куда больше... Господь их терпит, а я - не желаю. Прости мне Господи...
В полусне
Apr. 26th, 2013 at 8:16 PM
То ли от волнений последних дней, то ли от низкого давления на улице, то ли от однообразия интернет-воплей ("памажителюдидобры!", "путенг-казёл!", "долойпидарасов-рукипрочьотнетрадиционнойлюбви!", "РПЦсовсемоборзело!"), всё время хочется спать. Мало того, что уснула в машине, возвращаясь из Печор, дык и дома уже пару раз к подушке прикладывалась. А глаза по-прежнему слипаются. Вот сейчас допишу - и снова прилягу.
Вот какая мысль меня посетила: а ведь окно-то на веранде у нас выбило порывом ветра примерно в то время, когда Сашка попала в аварию... И я потом полночи не могла уснуть, ворочалась, болели голова, левое плечо и грудина - эмпатия, знаете ли, не самая приятная вещь на свете. А сегодня, когда наша smushka уже может говорить с людьми, меня, видать, и накрыло отходнячком. Ничего. Бог милостив. А время, как известно, способно залечить все раны. Почти...
Аксакова домучила, наконец. Надо сказать, что в детстве он был преотвратный ребёнок, если всё, что он пишет о себе - правда. Но зато целый клад глагольных существительных: уженье (рыбалка), глаженье, стрелянье, крашенье и т.п.. До нас дошли ученье, движенье, рисованье, кушанье... И то многие мягкий знак поменяли на И для благообразия. Суффикс "НЬ" - просто находка, он придаёт некий шарм русской старины, как налёт патины. Очень я довольна этим своим открытием. Tags: праминя
Баба она и в Африке
Apr. 24th, 2013 at 1:20 PM
дура. Не потому что дура, а потому что баба. (с)
Святая правда! Хоть я и не была в Африке, не знаю, там может и поумнею. Но как-то сомнительно. Хочу провести небольшой анализ в этой области, основанный на самоанализе, многолетних наблюдениях и рассказах очевидцев (обоего пола).
Первая, и самая популярная среди мужской части населения классификация, которая приходит на ум, принадлежит МахалМахалычу Жванецкому, с его бессмертным: "Прелесть, какая глупенькая и ужас, какая дура". И если с прелестью всё достаточно ясно и однозначно, то вот с ужасом нужно ещё разобраться.
Итак, рассмотрим "ужас, какая дура" пристально.
1) Дура из курятника. Мозгов, понятное дело, как у курицы, всем недовольна и роется в мусоре в поисках над чем бы поквохтать. Основной жизненный принцип: "клюй ближнего, сри на нижнего". Распространены повсеместно. К старости склонны гнездиться на насесте возле подъездов. Обожают Андрея Малахова и Павла Астахова. Основные потребители сериалов.
2) ДБД.( Дура, Богатая Духовно) Как правило, с зачатками мозгов, позволяющими ей грамотно писать и читать эзотерические и оккультные книжки. Очень часто пишут стихи, если не пишут - то непременно декламируют чужие, к месту и не к месту. Беспредельно загадочны и таинственны, хуй кто поймёт её тонкую душевную организацию. Все как одна - эльфийского происхождения и срут бабочками.
3) Дура идейная. На порядок страшнее двух предыдущих категорий, ибо умна, начитана и сообразительна. Но мозг неизлечимо болен какой-нибудь идеей, например: "счастья для всех, даром, и что б никто не ушёл". Причиняют добро и подвергают ласкам с особым цинизмом, не спрашивая, надо оно тебе или нет. Воинствующие феминистки - классический пример дуры идейной.
4) Дура с претензиями. Вот что хуже таких - даже представить себе не могу. Ибо: ни мозгов, ни шарма, ни обаяния, ни сердечности, ни какого-либо намёка на женственность вообще не имеют, зато понтов - как у королевы Франции. Мысль в голове иногда появляется и звучит так громко, что слышат даже глухие: "Все мне должны!". Её желание - закон для Мироздания, иначе она не согласна. С чем не согласна? Ни с чем! Не согласна, и всё. Вынь - и положь!
5) Дура с граблями. Самая безопасная для окружающих. Ибо лупит граблями только себя самоё, для усиления шума в ушах, одев на голову ведро. Ржёт над собой постоянно, но с граблей не слазит. К этой категории стопроцентно принадлежу я. =)
Периодически обнаруживаю у себя симптомы всех остальных категорий, но по счастью, полной клинической картины ещё не развилось... Гы. Какие мои годы. =)
Если я чего забыла - добавляйте ваши наблюдения, не стесняйтесь! =)
Я старый солдат, донна Роза...
Apr. 24th, 2013 at 11:23 AM
Жалостливый пост. "Если после 40 лет вы проснулись утром и у вас ничего не болит - значит, вы умерли." (с) Кому как, а по мне так истина. Печальная и явная, бо болит у меня по утрам ровно столько, сколько я себя помню, а не только после 40. Нынче вот радикулит пояснично-крестцовый добавляет радостей жизни. Утречком, ковыляя к сортиру, случайно глянула на себя в зеркало и не выдержала, рассмеялась. В зеркале на меня шло нечто, про внешность даже говорить не буду, а вот походка... Этакий фрайер в спортивных штанах, гордо несущий впереди себя свои яйца. Мощный бюст при этом где-то угадывался, но в общей массе скрюченной и вальяжно шагающей тушки был почти незаметен. Это огородные мои подвиги дали о себе знать. Ничего, расходилась потихоньку, хотя левую ногу ещё слегка подволакиваю. Пойду-ка на растяжку, да мазями намажусь. А то солнце выглянуло после дождя, а я и грабель в руки взять не могу. А дел ещё во дворе дофигища. Да и танцы с козявками на вечер намечены, а я тут на левую сторону вся ущербная как есть.
На сон грядущий читаю Аксакова, "Детсткие годы Багрова-внука". Интересно, хоть и трудно читаемо, стиль изложения непривычный сильно, но очень любопытный. Поначалу трудно давалось, но потихонечку втянулась, вчера вон за полночь зачиталась. Очень уж фразеология интересная.
Сообщение: 473
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 28.05.13 12:11. Заголовок: Иногда мой муж на со..
Иногда мой муж на сон грядущий рассказывает мне сказки. Некоторые из них я немножко обработала и расскажу вам. Так что авторство у сказок коллективное, семейное.
Кто самый вместительный?
Сказка для детей младшего предпенсионного возраста, 18+
Однажды вещи в доме сильно поспорили, кто из них самый вместительный. Сначала стал хвастаться Утюг: - Во мне столько пара - целую комнату могу запарить! Ему ответил Пуфик: - Подумаешь, пар... Во мне вон сколько всякого хлама лежит! А Диван возразил: - При всём моём уважении к Вам, дорогой Пуфик, смею предположить, что внутри моих ящиков хлама намного больше... Комод даже немножко рассердился: - Нашли чем хвастаться! Пар, хлам! Вот у меня в ящиках всё аккуратно сложено, поэтому белья помещается невероятно много! И Шкаф не выдержал, открыл свои дверцы и начал вываливать из себя множество вещей: - Да вы все вместе не можете уложить в себя столько, сколько я один вмещаю! И тут из маленького ящичка в Шкафу на груду вещей выпал Презерватив. Все посмотрели на Него, устыдились и замолчали...
Сообщение: 474
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 28.05.13 12:14. Заголовок: Сказка про гвозди Ж..
Сказка про гвозди
Жили -были гвозди в коробке. Все гвозди, как гвозди, а два из них - ненормальные. Ненормальные потому, что у них была Мечта. В детстве они случайно полежали рядом с саморезами и им ужасно захотелось тоже стать саморезами. И вот эти два гвоздя пошли в библиотеку, взяли умных книжек и журналов, и из них узнали, что саморезы: а) имеют острый кончик; б) ввинчиваются отвёрткой или шуруповёртом, а не забиваются молотком, как гвозди. Они обрадовались, потому что у них тоже был острый кончик, а уж ввернутся они как-нибудь сумеют, если будут тренироваться. Они тренировались день и ночь, вертелись и так, и сяк, крутились по-всякому, осваивая всё новые и новые методы вворачивания. Но однажды пришёл молоток и стал их вбивать, как и всех остальных. Один гвоздь вспомнил про освоенные методики и попытался ввернуться, но под ударом молотка его завернуло в спираль. К нему приделали ручку и отправили работать штопором. С тех пор штопор вёл жизнь разгульную и был очень этим доволен... А второй и вспомнить ничего не успел, и его молоток просто согнул в три погибели. И его выкинули на дорогу. А по дороге промчался автомобиль и гнутый гвоздь воткнулся прямо в покрышку колеса. И уехал до шиномонтажа. Там гвоздь вытащили и выкинули. Но гвоздю так понравилось путешествовать, что он хитростью добрался до дороги и опять воткнулся в покрышку колеса мимо проезжающей машины. Так и путешествовал он от шиномонтажа до шиномонтажа.
Мораль первая (моя): что бы стать саморезом не достаточно острого кончика и умения вертеться. Надо ещё и резьбу иметь... =) Мораль вторая (Димкина): даже маленькая Мечта может привести к большим свершениям! =)
Сообщение: 475
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 28.05.13 12:16. Заголовок: Сказка про Пиццу. Ж..
Сказка про Пиццу.
Жили-были Дед да Баба. И кончилась как-то у них в доме еда. Сказал тогда Дед Бабе: - А испеки-ка ты мне Баба Пиццу! Баба пошла, по полочкам помела, по сусекам поскребла, всякой хуйни набрала и испекла Деду Пиццу. Получилась Пицца жёсткая, пригорелая, страшно взглянуть - ну что из хуйни всякой может хорошего получиться? Баба грызла-грызла - не разгрызла, Дед грыз-грыз - не разгрыз, только последние зубы в Пицце оставили. Бросил тогда Дед пиццу Собаке. Собака понюхала и жрать не стала, а выбросила Пиццу через забор. Пицца покатилась-покатилась и прикатилась в лес. А навстречу ей Серый Волк. - Пицца-Пицца, я тебя съем! - Накося, выкуси! - ответила ему Пицца и прыгнула ему в пасть. И все волчьи зубы, зимней цингой расшатанные, в Пицце и остались. Выплюнул тогда Волк Пиццу на дорогу, она и покатилась дальше. Катится Пицца, катится, а навстречу ей Медведь. Как увидел Медведь Пиццу жёсткую, горелую, да всю в зубах - так и стошнило его от омерзения. Покатилась Пицца дальше. А навстречу ей Лиса. А Лиса голодная, неделю нежрамши, ей уже плевать, как Пицца выглядит - жёсткая, горелая, вся в зубах и облёванная. -Пица-Пицца, я тебя съем! - Э, нет, - сказала Пицца. - Это я тебя съем! И съела.
Ночью Ляксею не спалось. Он ворочался, вставал то покурить, то попить воды, то выгнать из дома не ко времени расшалившегося кота Обормота, решившего поохотится за печкой и ронявшего всё на своём пути. С тех пор, как немцы пришли в деревню, бессонница мучила его часто. Заснуть удалось только ко свету, но сон был тревожный, муторный, так что когда в окно кто-то тихонько постучал, Ляксей проснулся сразу. Стараясь не шуметь, что бы не разбудить жену и детишек, он вышел во двор. Во дворе , на поленнице, сидела Марьянка и тихо ревела, размазывая слёзы драным рукавом рубашки. Марьянка была ещё молодой бабой, но война успела и её состарить: муж на фронте, детишек на ней четверо, мал-мала-меньше, по-хозяйству и помочь толком некому. Свёкровь Марьянкой брезговала – сын женился на ней против воли матери, взял чужую, издалека, жили не венчаны. Увидев Ляксея Марьянка бросилась к нему, и зашептала сбивчиво, жарко, захлёбываясь слезами: - Увели, увели Зорьку, чем детей кормить буду? Будь они прокляты, окоянные, Зорьку мою, кормилицу мою, что б им всем в аду гореть вечно! Ляксей спросонок ничего почти не понял из Марьянкиных рыданий: - Ты что, девка, успокойся, скажи толком: кого увели? Марьянка набрала воздуху в грудь, стараясь успокоиться, и судорожно глотая слёзы стала рассказывать: - Проснулась ночью, слышу – в хлеву Зорька мычит, думаю, что такое, вскочила, побежала. А они, окаянные, её уже во двор вывели… Сашка твой, что б ему до веку икалось, обрез на меня навёл:"Молчи,- говорит, - пристрелю…" Так и увели коровушку мою, кормилицу! – баба опять зашлась в тихих рыданиях. Ляксей потемнел лицом. - Кто ещё с Сашкой был? - Игнатич, вор чёртов, да пришлый какой-то, видала его на рынке однажды – тулуп менял, я приценивалась, думала на молоко выменять… Но брать не стала – старый тулуп, расползается уже, да и вонючий дюже… - Да к чёрту твой тулуп, - перебил её Ляксей, - по делу говори: когда корову увели? - Да с полчаса, я и выйти со двора боялась, пристрелит же, ирод окаянный, не пожалеет ни меня , ни детей! - Обрез только у Сашки видала? - Обрез-то только у Сашки, Игнатич – с топором был, а пришлый этот, что б его блохи съели, дык автомат на плече висел у него… - Марьянка опять зарыдала в ладони, стараясь реветь потише. - Не реви… Домой иди. Вечером приду. Молчи про корову, не рассказывай никому, в комендатуре узнают раньше времени – в расход вас всех пустят, что партизанам помогаешь… Марьянка дёрнулась в сторону, запричитала: - Охти, тошненько, горе моё, за что же это всё мне… Да я бы их всех, чёртовых партизан этих, своими руками бы в расход пустила, где ж видано это – детей на голодну смерть, креста на них нет… - Иди, иди – Ляксей взял её за плечо, повёл к калитке. – Вечером приду. Не дадим детям с голоду помереть, не реви… - Ты уж сходи, к Сашке-то своему, пусть отдаст корову-то! Дети же, чем кормить теперь? – баба с надеждой глянула в глаза Ляксею, - может, послушает он отца-то! Дети же, не щенки… За калиткой она обернулась и, глядя на прямую худую спину Ляксея уже в голос сказала: - Не вернёт корову Сашка, прокляну, всю семью вашу прокляну! Ляксей не обернулся. Замер на секунду у крыльца, и медленно стал подниматься по широким ступенькам.
Зайдя в дом, он шепнул что-то на ухо сонной жене, накинул пиджак, засунул за голенище сапога охотничий нож и вышел. Уже идя по деревне, он свистнул бесхозного пса Трезорку, потрепал его по мохнатой холке и в лес они ушли вместе. К обеду Ляксей вернулся. Вернулся с почерневшим лицом, молча поел, на тихие вопросы жены не отвечал. Покурив в раскрытое окно, сказал жене: - Вот что, Анна. Я в комендатуру пойду, если не вернусь к ночи – иди с детьми в лес, к Сашке. Соберись пока, на всякий случай. Анна закрыла рот ладонью, на глаза навернулись слёзы. Вышла с ним во двор, проводила взглядом и что-то шепча перекрестила его спину.
… Через несколько часов Ляксей уже шёл обратно по деревне из комендатуры , за ним шли два немецких солдата с автоматами и рыжая корова. Солдаты весело болтали между собой, подталкивая её прикладами в тощий зад. У Марьянкиного двора он остановился, отворил старые ворота, и кивнул солдатам: - Сюда загоняй… Марьянка выскочила на крыльцо, за её юбками выглядывали две чумазых рожицы. - Вот тебе, Марья, Рыжуха вместо Зорьки. И смотри: уведут если и эту, и тебя в расход, и меня в расход пустят. Комендант лично проверить придёт через неделю, жива Рыжуха или нет. Баба молча подошла к корове, обхватила её морду и заревела в голос.
После войны, когда Ляксей с семьёй вернулся из немецкого концлагеря и его судили за пособничество оккупационному режиму, в суд вызвали и Марьянку. На суде она только ревела и повторяла: - Не знаю ничо, какие там старосты, я двух дитёв схоронила, не знаю ничо… Вот сын его, Сашка, партизаном был – точно знаю, а про Ляксея не знаю, мож был, мож не был… Я двух дитёв схоронила, не знаю ничо… Я грамоте не знаю, староста или нет не различаю, отпустите меня , я двух дитёв схоронила…
Татка сидела за столом на кухне и жевала сосиску. Ноги её не доставали до пола и она болтала ими, ёрзая на табуретке. У Тётки почему-то всегда были очень вкусные сосиски, не такие, как дома. И картофельное пюре со сметаной были намного вкуснее. От самой Тётки тоже приятно пахло, но не смотря на всё это Татка её побаивалась.
- Ты, Лёнька, зря на меня обижаешься. – говорила Тётка Отцу, подкладывая Татке на тарелку ещё одну сосиску. – Деда кормить надо, лечить надо, а пенсию ему, сам знаешь, никто не даст. Хорошо живой вернулся. Мать вон, после лагеря недолго протянула, и Деду немного осталось. Не выкинешь на улицу…
Отец коротко матюгнулся и закурил.
- А я что, виноват, что его по лагерям мотало? Чо, я теперь его кормить должен, лишенца? - Сам знаешь, кто виноват! Всех нас по лагерям… - тут Тётка запнулась и строго поглядела на Татку: – Чо сидишь, уши развесила? Бери сосиску и дуй в комнату!
Для верности она легонько придала Татке ускорения подзатыльником. Девочка схватила остатки сосиски в руку и, соскользнув с табуретки убежала в коридор. Тётка плотно прикрыла дверь и стала что-то тихо и сердито выговаривать Отцу. Татка заглянула в комнату к Деду. Он сидел у окна и курил, в руке была книжка.
- Деда, можно? Дед поднял глаза от книги, на лице мелькнуло подобие улыбки: - Иди, иди сюда…
Татка шустро подскочила и влезла к нему на колени, дожёвывая вкуснятину. Деда она любила. Хоть и пахло от него махоркой и ещё чем-то несвежим, подкисшим, но девочка точно знала, что от вкусно пахнущей едой Тётки и от Отца можно быстро схлопотать шлепок по заду, а от Деда – никогда.
- А что ты читаешь? – она погладила рукой книжку. - Да… - Но Татка не дала старику договорить: - А я тоже буквы знаю и уже немножко умею читать! Меня Аня научила. – Девочка гордилась своей старшей сестрой, которая уже училась в школе и была «умнее прохвессора», как говорил Отец. - Белка ты моя… - Дед сощурился, затушил самокрутку в железной банке из-под тушёнки и развернул книжку: - Ну-тка… Что за буква? - Че! – Бойко ответила девочка. - А это? - А! - Это? - Рр-р-р… - грозно зарычала Татка. Дед засмеялся. Дальше она называла буквы сама, не дожидаясь дедовых вопросов: - Лэ, мягкий знак, Зэ, а это Дэ, А, Рэ, Вэ, И, Нэ! - Бека ты моя… - Дед широко улыбался, обнажая сероватые дёсны с остатками зубов, - смышлёная какая… А как всё вместе? - ЧэАр… - Татка силилась сложить в слоги , но язык упрямо не желал выговаривать сложно слово. -Чарльз, - подсказал Дед. - Дар-вин! - дальше девочка прочла сама. – А кто это? - Был такой… - Дед закряхтел, усаживая поудобней ребёнка на коленях, - Он думал, что все люди произошли от обезьян. - Ну… - задумчиво протянула Татка, - может и не все… А вот Сашка из нашего садика – точно от обезьян! У него такие уши! – она подставила ладони к ушам, - и рожи он корчит – ну точно обезьяна! Дед опять улыбнулся и погладил её по голове.
- Дед… - Татка вдруг заговорила шёпотом, что бы не услышали Тётка и Отец на кухне,- А мамка говорит, что ты при немцах старостой был и тебя за это потом в тюрьму посадили…
Он посерьёзнел.
- Правда, белка моя, правда… - Ну так как же так, Дед? – Татка с отчаянием и надеждой заглянула ему в слезящиеся глаза: - Немцы же плохие, а ты – хороший! – В глубине души девочке очень хотелось, что бы Дед не по своей воле был старостой, а его заставили, и она очень хотела услышать это от него.
- Общество выбрало… - виновато улыбнулся Дед, - Кто-то же должен был за порядком следить. А меня уважали. Вот общество и выбрало, а я против не пошёл...
«Точно, заставили!» – облегчённо подумала Татка, а вслух сказала: - Злое оно, это твое общество!
Дед вздохнул.
- Нет, не злое… Глупое… Все же лучшей жизни хотели, что б порядок был… А вон как вышло.
Он закашлялся, опустил Татку на пол с колен, сплюнул в жестяную банку с окурками чем-то серо-жёлтым. Девочке вдруг стало его до слёз жалко. Она порывисто обняла его за коленки и уткнулась в них головой. Потом подняла её и серьёзно сказала: - А я, Дед, всё равно тебя люблю! Пусть они что хотят говорят!
Старик молча улыбался и гладил её по белобрысой голове. Рука была жёсткая, гладил он неумело, но ребёнку эта корявая ласка была дороже всех Тёткиных сосисок.
- Дед, а ты с немцами как разговаривал? По ихнему? – Татка снова перешла на шёпот. - По-немецки и разговаривал, а как же… - А кто же тебя немецкому учил? - Так мать и учила. И немецкому, и французскому. Языки мать хорошо знала, песни нам пела – я и запомнил… А потом меня в Петербурх учится отправили, в гимназии уже и грамматику освоил. А в университете английскому обучили. – Дед потянулся было к стакану с махоркой, но передумал.
- У нас, белка моя, семья была образованная. Это своих я выучить не сумел… - Он с горечью посмотрел на дверь, за которой слышалась ругань Тётки и Отца. – Всё Советская власть, будь она неладна, отобрала, нет жизни русскому человеку… Только ты, белка моя, помалкивай, слова мои никому не повторяй, а то и тебе жизнь испортят. Поняла? - Поняла… - Татка притихла, вдруг поняв, что узнала какую-то страшную тайну, из-за которой жизнь её, и без того не весёлая, может стать ещё тяжелей.
- А маму твою как звали? Она из Франции? Откуда она французские песни знала? Дед засмеялся. Закашлялся. - Нет, белка моя, мать моя, твоя прабабушка, русская женщина. Но ты много вопросов задаёшь, а много будешь знать, плохо будешь спать… - Вот ты Дед, знаешь много, а спишь хорошо! Я слышала, как ты храпишь… - девочка недоверчиво сощурила глаза. - Ну, иди, иди уже, - дед развернул её в сторону дверей, - вон, Лёнька уже зовёт тебя.
За дверью, действительно, недовольно бурчал Отец.
- Наташка! Куда подевалась? Иди одевайся… домой едем.
Татка сделала пару неуверенных шагов к двери, потом обернулась и бросилась Деду на шею: - Дед, ты приезжай к нам! Ты хороший, я тебя ждать буду!
Дед снял с себя детские ручки, отвернулся, покашлял, смахнул что-то корявым пальцем с глаз и не глядя на девочку ответил: - Иди, белка, иди… Лёнька ругаться будет.
Прощаться с сыном и внучкой он из комнаты не вышел.
Дед умер 1 января.
На похоронах суровая Тётка была как-то очень ласкова к Татке, и вытирая слёзы кончиком платка, говорила её Матери: - Утром позвал, воды попросил… Я ему отнесла воды-то, он и говорит: «Всё. Машка, не встану уже, отхожу я…», а я ему: «Папаш, может рюмочку тебе, а не воды?» - «Нет, - грит, не надо рюмочку, трезвый хочу перед Богом встать.» Я ушла, обед разогрела, с кухни кричу:» Папаш? Щей принести?» - А он молчит… Заглянула к нему – а он уж и кончился…
А Татка всё смотрела холмик мёрзлой земли в вперемешку со снегом, и врытый в него бетонный столбик, пробуя прочитать надпись на нём: - Бо-ро-ве-вик… Боровик, Ал-лек-сей…
А отчество всё никак не могла прочесть. Трудное отчество – Константинович.
Отправлено: 11.06.13 16:35. Заголовок: Хорошие и очень трев..
Хорошие и очень тревожные рассказы. Спасибо. А "Дед", эти бережные взаимоотношения внучки и деда - меня особенно растрогали, Наточка, я плачу. Яркие, точные и глубокие образы. ... Сентиментальная стала.
Cуровые ленинградские дети, к коим я имею счастье (или несчастье?)относиться, в детстве редко ели что-то слаще морковки. Потому как город, город северный, витаминных лакомств на асфальте не произрастает, а что произрастает за городом и привозится с дач - уничтожается моментом. Было-не было, и понюхать не успеешь. Поэтому мы во дворе брежневских пятиэтажек обдирали три несчастных куста крыжовника, не смотря на бурные протесты старика-инвалида, который их посадил, да жевали листья и ягоды барабариса. Кисленько. Не помню кто мне предложил сделать это первый раз. То ли соседская девочка Оля, которой очень хотелось, что бы её называли Света, то ли лопоухий рыжий сорванец Андрюшка, с которым потом вместе пошли в первый класс. Но попробовав один раз, я уже не могла отказаться от искушения и бегала за помойку, где стояла смешная бочка с трубой и отколупывала вожделенные кусочки самостоятельно... Гудрон! О! Вечно чёрные зубы, незабываемый привкус, гордая осанка - практически жвачка! Вероятно, что-то есть в нём, чего не хватало в организме несчастного дитёныша, видевшего фрукты раз в месяц, а солнце - и того реже. Мать ругалась, сестра молчала и загадочно улыбалась (теперь я понимаю почему - ей тоже влетало в детстве за гудрон!), подружки заглядывали в глаза и спрашивали:"А вкусно?", сосед-инвалид посмеивался в жёлтые от курева усы, а я каждый раз, выходя во двор на площадку под окном, терпеливо ждала момента, когда мать перестанет в окно за мной приглядывать, что бы метнуться за помойку и отковырять ржавой железякой вожделенный кусочек...
...и я помню это ощущение, мы тоже ели смолу из заливок на асфальте. Она, разогретая солнцем, пузырилась, мы лопали пузыри пальцами и палочками, наматывали на палочки вязкую массу и жевали. Еды, мяса, молока и витаминов при этом в доме было вдосталь. И зубы были чёрными, и одежда уделана в неотмываемую смолу. Получали от родителей, но всё равно ели... И так же зелень всякую, зелёный крыжовник, едва завязавшиеся яблоки и сливы, и смолку древесную с раненных слив, вишенок, и барбарис тоже... Почему ели - до сих пор не понимаю. Уж чего-чего, а еды в доме всегда хватало. Хозяйство у родителей было огромным, огороды большие, живности всякой - ни дня без мяса. И тем не менее...
Сообщение: 529
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 12.07.13 21:36. Заголовок: Чукокабра. - Как ду..
Чукокабра.
- Как думаешь, зверь этот, он по ночам охотится, не страшно сейчас ехать-то мне будет? - Ангелина взялась за руль своего велосипеда. - Какой зверь? - я недоуменно посмотрела на неё. - Ну, этот, что с Украины к нам завезли. - А кого к нам завезли? - Ты что, не слышала? Да в Круппе все только об этом и говорят! Я в магазине была, так тётки рассказали: завезли к нам, сюда, с Украины зверюгу, смесь кунгуру и собаки, и выбросили в лесу. Она уже двух собак в Круппе покусала, они от бешенства померли. Я заржала. - Так что за зверь? Смесь кенгуру и собаки? - я неприлично ржала в голос. - Ну да... Ангелина задумалась на секунду, потом неуверенно сказала - только не помню, как называется... Как-то на -бра заканчивается... - Чукокабра? - Ага, - она обрадовалась, - вот эта самая -бра! Я опять засмеялась. - Не волнуйся, дорогая, если собаки померли от бешенства, то и Чукокабра эта тоже издохла - у бешенства 11 дней длительность, дольше не выживают. - Думаешь, издохла? - Конечно, издохла. - А то, что она от кенгуру, так может и не издохла? - Ангелина всё ещё сомневалась. - Точно издохла, я тебе как врач говорю - дольше 11 дней ни одна животина с бешенством не живёт. - Ну, я поеду тогда. - Она решительно перекинула ногу через раму велосипеда. - Спокойной ночи! - Езжай спокойно, не съест тебя эта кенгура! - я хихикала , пока она не скрылась за поворотом на большую дорогу. - Чукокабра... Доверчивая, наивная Чукокабра...
Отправлено: 14.07.13 14:55. Заголовок: Сказочка на ночь . ..
Сказочка на ночь .
- Жила-была девочка. Звали ее Маша. - Куда звали? - Никуда не звали. Имя ей такое дали. Машей назвали. - А почему? - Ну откуда я знаю, а? Модно тогда было Машами девочек звать. И вот пошла она как-то в лес. - Зачем? - Не знаю зачем. За ягодами. Сколько можно перебивать, а? Вот пошла в лес и заблудилась. Идет-идет. Боится. И видит – дом. - Хорошо. К жилью вышла. - Ну да. Заходит, а там нет никого. Стол накрытый. Она в одну тарелку – невкусно. В другую – невкусно. А третью – раз!! Нормально! Вкусная каша. Всю съела. А потом в спальню пошла! А нет, нет.. Сначала давай на стульях качаться! На одном покачалась, на другом, а на самом маленьком - качалась, качалась и сломала его совсем! - Во как. И еду съела и мебель поломала. Маша – плохая была? - Не плохая. С придурью просто. А оттуда в спальню пошла. - А зачем? Она же там еду съела и мебель сломала. Ей бежать надо было, а не в спальню идти. - Она ж на стульях качалась. Укачало ее. Пошла и там на одной кровати повалялась – неудобно, на другой повалялась – тоже неудобно. Легла на самую маленькую кровать и заснула. А в том доме медведи жили! - Превееед!! - Да, да. Пришли они домой. Самый старший как закричит.. - Превед! - Да, да. Как закричит – «Превед! Кто ел из моей тарелки!» - А все остальные как закричат – «Кросавчеги!» - хыыы. Не. Второй медведь поменьше как закричит тоже.. - Превед! - Превед! Кричит – Кто ел из моей тарелки? Кросавчеги наверное? - А третий чего? - А третий уныло так тянет- «Нуууу превееед. Сожрали всю кашу. Ваще уже страхпотеряли.» - А медведи остальные как скажут – «Эт фигня еще – ты на стул свой посмотри! На чем теперь сидеть будешь?» - Да. А самый маленький Мишутка огорчился очень и говорит «В спальне на кровате сидеть буду.» И все пошли в спальню. - А там Маша спит – морда в каше, в руке ножка от стула! - Да! И настал хулиганке полный Превед! - И правильно. - А теперь спи. - Спокойной ночи, папа.
Сообщение: 531
Зарегистрирован: 02.02.13
Откуда: Россия, Псковская обл.
Отправлено: 20.07.13 20:00. Заголовок: Немного похвастаюсь:..
Немного похвастаюсь: пригласили на книжный фестиваль "День открытой библиотеки" выступить, рассказать о серии наших книг о Сайгоне и сайгоновцах. Фестиваль проходил 18.07. в Новой Голландии в Питере, было здорово.
Я и Володя Рекшан (группа "Санкт-Петербург", динозавры русского рока). Я говорила совсем немного, в основном Рекшан отдувался... Он это любит!
Фестиваль проходил 18.07. в Новой Голландии в Питере
Спасибо, Ната! И мы тоже приобщились к великому. Здорово. Жаль, мало картинок, хочется ещё рассказов про это фестиваль. Пожалуйста, расскажи, как это происходило, подробнее. Кого видела, с кем пообщалась ещё? Что удивило? Что огорчило? Чем сердце успокоилось.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 12
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Странно, что самые "обидчивые" других гнобить и "ногами добивать" не гнушаются...
А "Дед", эти бережные взаимоотношения внучки и деда - меня особенно растрогали, Наточка, я плачу. Яркие, точные и глубокие образы.
И мы тоже приобщились к великому. Здорово. Жаль, мало картинок, хочется ещё рассказов про это фестиваль. Пожалуйста, расскажи, как это происходило, подробнее. Кого видела, с кем пообщалась ещё? Что удивило? Что огорчило? Чем сердце успокоилось. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума