Отправлено: 18.06.14 16:39. Заголовок: Мне больше у А.Ароно..
Мне больше у А.Аронова эти иронические строки понравились: .....................................
Лишь смутно ведают народы, Что ужас мира, стыд природы, Упрек богам, Земли злодей, Тиран, гнетущий треть планеты, Однажды не прошел в поэты, С того и мучает людей.
Александр Аронов
«Остановиться, оглянуться...»
Остановиться, оглянуться Внезапно, вдруг, на вираже, На том случайном этаже, Где вам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя, Остановиться, оглянуться, Увидеть день, дома, себя И тихо-тихо улыбнуться...
Ведь уходя, чтоб не вернуться, Не я ль хотел переиграть, Остановиться, оглянуться И никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь, Скользнуть, исчезнуть, не проснуться – Но дай хоть раз еще успеть Остановиться, оглянуться.
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
*************************
Дана Сидерос, 2009
Один мой друг подбирает бездомных кошек, Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит. Они у него в квартире пускают корни: Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик, Конечно, уже оккупирован, не осталось Такого угла, где не жили бы эти черти. Мой друг говорит, они спасают от смерти. Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.
Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам, И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден. Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям. Мне тоже всучил какого-то хромоножку С ободранным ухом и золотыми глазами, Тогда ещё умещавшегося в ладони...
Я, кстати, заботливый сын и почетный донор, Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы. Но все эти ценные качества бесполезны, Они не идут в зачет, ничего не стоят, Когда по ночам за окнами кто-то стонет, И в пении проводов слышен посвист лезвий, Когда потолок опускается, тьмы бездонней, И смерть затекает в стоки, сочится в щели, Когда она садится на край постели И гладит меня по щеке ледяной ладонью, Всё тело сводит, к нёбу язык припаян, Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.
Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом. Она отступает.
********************************
Елена Касьян, 2008
Юзек и Магда Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит: «Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался...» Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит. Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая, — Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?.. «Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает, И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем...
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели. — Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко, Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле, Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает. «Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой. Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает. А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
******************************
Ок Мельникова, 2012
все важные фразы должны быть тихими, все фото с родными всегда нерезкие. самые странные люди всегда великие, а причины для счастья всегда невеские. самое честное слышишь на кухне ночью, ведь если о чувствах — не по телефону, а если уж плакать, так выть по-волчьи, чтоб тоскливым эхом на полрайона. любимые песни — все хриплым голосом, все стихи любимые — неизвестные. все наглые люди всегда ничтожества, а все близкие люди всегда не местные. все важные встречи всегда случайные. самые верные подданные — предатели, цирковые клоуны — все печальные, а упрямые скептики — все мечтатели. если дом уютный — не замок точно, а квартирка старенькая в Одессе. если с кем связаться — навеки, прочно. пусть сейчас не так всё, но ты надейся. да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся, если уж менять, так всю жизнь по-новому. то, что самое важное, не забудется, гениальные мысли всегда бредовые. кто ненужных вычеркнул, те свободные, нужно отпускать, с кем вы слишком разные. ведь, если настроение не новогоднее, значит точно не с теми празднуешь.
Говоришь сам себе, что прошла зима, пережил то, что смог; что не смог, — оставил так, как есть; не сошел до конца с ума, закалился в процессе не хуже стали, вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь - подкормить голубей у седой скамейки, рассказал им, что свил сам с собой гнездо там, внутри, где прописан до самой смерти, рассказал им, что видел плохие сны, что на кухне пригрелся у батареи, но зимы не растопишь ничем земным, а земное в тебе, говоришь, стареет... рассказал бы еще, но в ушах свистит, и карман обмелел, и ладонь пустая... иногда для того, чтобы всех простить, одного воскресения не хватает.
**********************
Вера Полозкова, 2007
Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали, сорок — даже не думали, а итог — вот оно и палево, мы в опале, и слепой не видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток. Губы болят, потому что ты весь колючий; больше нет ни моих друзей, ни твоей жены; всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены. Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька; август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка; Время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже; все, что ДО — сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку: вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку; между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто под ним домкрат; мы с тобой отчаянно Непохожи, и от этого все Забавней во много крат; Волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп; Думай Сердцем — сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь собираться в гроб. Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне Плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. Я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс; что до тех, для кого важнее Моральный кодекс — пусть имеют вечный оральный секс. Вот же он Ты — стоишь в простыне, как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду?! Катапульта в райские гребаные чертоги — специально для тех, кто будет гореть в аду.
********************************
Ксения Желудова, 2011
Памятка прочитай и выучи наизусть: тьма имеет предел, и любая грусть преодолима, если построить мост; боль исчерпаема, горе имеет дно, если осмелиться встать в полный рост, дотянуться до счастья, ибо оно досягаемо, и рецепт его крайне прост.
запиши и бумагу затем сожги: люди — концентрические круги, у всех одинакова сердцевина. память — вбитый в темя дюймовый гвоздь, научись прощать, он выйдет наполовину. обиды и скорбь созревают в тугую гроздь, выжми до капли, получишь терпкие вина.
взрослей, но и не думай стареть, смерть существует, но это всего лишь смерть, дань закону контраста. не стоит пытаться нумеровать страницы, ибо время тебе неподвластно. в твоих силах помнить слова, имена и лица, рушить стены и презирать границы, любить, покуда сердце не задымится,
Сообщение: 640
Зарегистрирован: 11.07.13
Откуда: Город Герой Ленинград
Отправлено: 23.08.14 11:28. Заголовок: Постой!… Ты что-то п..
Постой!… Ты что-то путаешь в запале! Известно ведь любому пацану: На вас не нападали. Вы — напали. Вы первыми затеяли войну! Вы гражданам защиту обещали, А получился форменный скандал!… Кого и от кого вы защищали, Когда на вас никто не нападал? Ах, сколько на земле людишек подлых! Такие уж настали времена!… Вы подлость преподносите, как подвиг, И просите за это ордена!
Отправлено: 12.09.14 15:03. Заголовок: Крысы придумали мир ..
Крысы придумали мир для крыс - для них он совсем не плох. Живи себе по крысиным законам - и будешь жить, как Бог. Крысы не любят других миров, хотя их и манит ввысь. Поскольку в своей норе они боги, в других мирах их держат за крыс...
Это из Машины Времени...
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в землю на вечный покой. А это из Вертинского...
Отправлено: 13.09.14 17:04. Заголовок: О императоре Калигул..
О императоре Калигуле и его коне"
"И мысль моя живописала В стенах священных трибунала, Среди сановников, коня. Что ж, разве там он был некстати? По мне — в парадном чепраке Зачем не быть коню в сенате, Когда сидеть бы людям знати Уместней в конном деннике? Что ж, разве звук весёлый ржанья Был для империи вредней И раболепного молчанья, И лестью дышащих речей? Что ж, разве конь красивой мордой Не затмевал ничтожных лиц И не срамил осанкой гордой Людей, привыкших падать ниц?.. Я и теперь того же мненья, Что вряд ли где встречалось нам Такое к трусам и к рабам Великолепное презренье."
Отправлено: 17.09.14 08:15. Заголовок: Депутат Осёл – профе..
Депутат Осёл – профессор
басня
Осёл, став депутатом думским, сразу обнаглел, Стал воровать с казны, и вмиг разбогател. Да и зарплаты депутатов! Где на них управа!? Он депутат, и наплевать ему на государственное право.
И, вот, уже Осёл имеет вся и всё, И кровь страны с пристрастием сосёт. Имеет он и самолеты, и дворцы, и яхты – Таков его доход от депутатской вахты. И наш Осёл, как вся элита, бесится от жира, Ему в душе, то холодно, то жарко, или сыро, И, от хандры душевной, и от скуки (Ведь депутатом быть – какие му́ки!), Осёл решил купить, И всё по таксе нелегальной оплатить, По избранной науке – степень доктора наук, Чтоб он был круче рангом всех друзей, и всех подруг, И, чтобы стать ещё важней, И, чтобы думали, что нет его умней. Ну а потом, коль проплатить ещё один тариф по таксе (Какие модные у депутата страсти!) – Профессорское звание купить под Новый Год! (За это есть надбавка, и увеличится доход). Осёл наш погрузился в хлопоты всецело, Всё по расценкам оплатил (кому какое дело?!) И, вот – он доктор юридических наук, И плюс, профессор права, из хапуг.
Эй, небо! Дай скорей салют! Пусть звёзды гимн ослячий пропоют! Эй, звери, рыбы, мухи, птицы! Пусть в честь учёного Осла горят небесные зарницы! Отныне – он ученый-депутат! Профессор, доктор, делегат! Перед его умом всем надо восхищаться и дрожать! Осла профессора пред миром возвышать! – И трепетать, и трепетать, и трепетать!
Он денег, на оплату всех регалий, не жалел, Ведь, для себя старался, между дел, А эти все регалии купив, совсем забронзовел. Теперь, перед Ослом, бараны раскрывают рты, И бьют ему поклоны все собаки, и все местные коты. Осёл доволен жизнью и системой, Плевать Ослу на все в стране проблемы. И прочь ворчанье от газетного брюзги́! – Пусть видят все, как в царстве ценятся ослячии мозги!
Ну, а когда учёные-юристы, (Они зануды-бяки, как канцеляристы), С ним разговор ведут о праве, как науки, На конференциях, и просто на досуге́, – На все научные вопросы, как всегда, Наш депутат Осёл ответ даёт: «ИА» Тут подъиакнут все другие доктора-профессора, Те, что коллеги- депутаты нашего Осла.
Коль ничего в науке ты не сделал, Проблему даже не изведал, То степень та, что куплена, не делает учёным. Такой профессор, есть обман, за взятку испечённый. Подмена наглая, в честь блата, для чиновника Осла, В науке, для таких, нужна хорошая метла. И ею гнать фальшивых докторов-профессоров, Всех этих депутатов, всех министров и тузов. Осла не сделает умнее докторский прикупленный диплом – Осёл всегда останется ослом.
ВСЕЛЕНСКИЙ ПОЭТ АЛЕКСАНДР ГРЭЙ-БИРКИН (из книги "Басни Грэй-Биркина")
Отправлено: 17.11.14 16:02. Заголовок: Лучше йогурта по утр..
Лучше йогурта по утрам только водка и гренадин. Обещай себе жить без драм –и живи один. Все слова переврутся сплошь, а тебе за них отвечать. Постарайся не множить ложь и учись молчать.
Бог приложит свой стетоскоп –а внутри темнота и тишь. Запрети себе множить скорбь –да и зазвучишь.
.................
Я пришёл к старику берберу, что худ и сед, разрешить вопросы, которыми я терзаем. «я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, - так вот ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды, будь защитником розе, голубю и — дракону. видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, - покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица - ничего страшнее тюрьмы твоей головы никогда с тобой не случится»
Отправлено: 26.11.14 20:35. Заголовок: halod 26 ноября 2014..
halod 26 ноября 2014 | 19:49 Это отсюда https://informnapalm.org/3169-vydeo-doprosa-rosnaemnyka2/ Reply Орест Листопад 20, 2014 at 1:36 pm Не я сочинил. “Вижу горы и долины, вижу реки и поля. Это русское приволье, это родина моя. Вижу Прагу и Варшаву, Будапешт и Бухарест. Это – русская держава, сколько здесь любимых мест! Вижу пагоды в Шри Ланке и Корею, и Китай… Где бы я ни ехал в танке, всюду мой любимый край! Вижу речку Амазонку, крокодилов вижу я… Это русская сторонка, это родина моя! Недалече пирамиды, Нил течет – богат водой, Омывает русский берег! Русь моя, горжусь тобой! Вижу Вашингтон в долине, Даллас вижу и Техас Как приятно здесь в России выпить вкусный русский квас! Над Сиднеем солнце всходит. Утконос сопит в пруду. Репродуктор гимн заводит. С русским гимном в день войду! Вот индейцы курят трубку И протягивают мне, Все на свете любят русских, На родной моей земле!”
… Окликнет эхо давним прозвищем, И ляжет снег покровом пряничным, Когда я снова стану маленьким, А мир опять большим и праздничным... … Автор: А. А. Галич
Кадиш — это еврейская поминальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце. Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.
Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать и вновь на своя возвращаться круги. Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги... А по вечерам все так же,как ни в чем не бывало, играет музыка:
Сан-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сан-Луи блюз - захлебывается рожок! А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...
"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, Как это делается". [Януш Корчак. Дневник]
Уходят из Варшавы поезда, И все пустее гетто, все темней, Глядит в окно чердачная звезда, Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, И я прощаюсь с памятью своей...
Цыган был вор, цыган был врун, Но тем милей вдвойне, Он трогал семь певучих струн И улыбался мне, И говорил:"Учись, сынок, Учи цыганский счет - Семь дней в неделе создал Бог, Семь струн в гитаре - черт, И он ведется неспроста Тот хитрый счет, пойми, Ведь даже радуга, и та, Из тех же из семи Цветов..."
Осенней медью город опален, А я - хранитель всех его чудес, Я неразменным одарен рублем, Мне ровно дважды семь, и я влюблен Во всех дурнушек и во всех принцесс!
Осени меня своим крылом, Город детства с тайнами неназванными, Счастлив я, что и в беде, и в праздновании Был слугой твоим и королем. Я старался сделать все, что мог, Не просил судьбу ни разу: высвободи! И скажу на самой смертной исповеди, Если есть на свете детский Бог: Всё я, Боже, получил сполна, Где,в которой расписаться ведомости? Об одном прошу, спаси от ненависти, Мне не причитается она.
И вот я врач, и вот военный год, Мне семью пять, а веку семью два, В обозе госпитальном кровь и пот, И кто-то, помню, бредит и поет Печальные и странные слова: "Гори, гори, моя звезда, Звезда любви приветная, Ты у меня одна заветная, Другой не будет..."
Ах, какая в тот день приключилась беда, По дороге затопленной, по лесу, Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда, Ты прошла пограничную полосу. И могли ль мы понять в том году роковом, Что беда обернется пощадою, Полинявшее знамя пустым рукавом Над платформой качалось дощатою. Наступила внезапно чужая зима, И чужая, и все-таки близкая, Шла французская фильма в дрянном "синема" Барахло торговали австрийское, Понукали извозчики дохлых коняг, И в кафе, заколоченном наглухо, Мы с тобою сидели и пили коньяк, И жевали засохшее яблоко. И в молчаньи мы знали про нашу беду, И надеждой не тешились гиблою, И в молчаньи мы пили за эту звезду, Что печально горит над могилою: "Умру ли я, и над могилою Гори, сияй..."
Уходят из Варшавы поезда, И скоро наш черед, как ни крути, Ну, что ж, гори, гори, моя звезда, Моя шестиконечная звезда, Гори на рукаве и на груди!
Окликнет эхо давним прозвищем, И ляжет снег покровом пряничным, Когда я снова стану маленьким, А мир опять большим и праздничным, Когда я снова стану облаком, Когда я снова стану зябликом, Когда я снова стану маленьким, И снег опять запахнет яблоком, Меня снесут с крылечка, сонного, И я проснусь от скрипа санного, Когда я снова стану маленьким, И мир чудес открою заново.
...Звезда в окне и на груди - звезда, И не поймешь, которая ясней, Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, Глядит в окно вечерняя звезда, А я прощаюсь с памятью моей...
А еще жила в "Доме сирот" девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но она очень хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна из них - ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила Из цветной бумаги, Из коры и клевера, С клевером на флаге. Он зеленый, розовый, Он в смолистых каплях, Клеверный, березовый, Славный мой кораблик, Славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние, Дальнею дорогою, синевой морской, Поплывет кораблик мой к острову Спасения, Где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой.
Я кораблик ладила, Пела, словно зяблик, Зря я время тратила, - Сгинул мой кораблик. Не в грозовом отблеске, В буре, урагане - Попросту при обыске Смяли сапогами... Смяли сапогами...
Но когда забулькают ручейки весенние, В облаках приветственно протрубит журавль, К солнечному берегу, к острову Спасения Чей-то обязательно доплывет корабль!
Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
Он убирал наш бедный двор, Когда они пришли, И странен был их разговор, Как на краю земли, Как разговор у той черты, Где только "нет" и "да" - Они ему сказали:"Ты, А ну, иди сюда!" Они спросили:"Ты поляк?" И он сказал :"Поляк". Они спросили:"Как же так?" И он сказал:" Вот так". "Но ты ж, культяпый, хочешь жить, Зачем же , черт возьми, Ты в гетто нянчишься, как жид, С жидовскими детьми?! К чему, - сказали, - трам-там-там, К чему такая спесь?! Пойми, - сказали, - Польша там!" А он ответил:"Здесь! И здесь она и там она, Она везде одна - Моя несчастная страна, Прекрасная страна". И вновь спросили:"Ты поляк?" И он сказал:"Поляк". "Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?" И он ответил:"Так". "Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!" Скомандовали:"Пли!" И прежде, чем он сам упал, Упали костыли, И прежде, чем пришли покой И сон, и тишина, Он помахать успел рукой Глядевшим из окна. ...О, дай мне, Бог, конец такой, Всю боль испив до дна, В свой смертный миг махнуть рукой Глядящим из окна!
А потом наступил такой день,когда "Дому сирот", детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац Гданьского вокзала (так называлась площадь у Гданьского вокзала при немцах).
Эшелон уходит ровно в полночь, Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! - Вдоль перрона строем стала сволочь, Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь, Эшелон уходит прямо в рай, Как мечтает поскорее сволочь Донести, что Польша - "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков, Весь протекторат из края в край В черной чертовне паучьих знаков, Ныне и вовеки - "юденфрай"!
А на Умшлягплаце у вокзала Гетто ждет устало - чей черед? И гремит последняя осанна Лаем полицая - "Дом сирот!"
Шевелит губами переводчик, Глотка пересохла, грудь в тисках, Но уже поднялся старый Корчак С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырек заломом, Чубчик вьется, словно завитой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы, Знаменосец выпрямил грифко, Детские обветренные губы Запевают грозно и легко: "Наш славный поход начинается просто, От Старого Мяста до Гданьского моста, И дальше, и с песней, построясь по росту, К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту! По Гданьскому мосту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска Шагают девчонки Марыся и Даська, А маленький Боля, а рыженький Боля Застыл, потрясенный, у края прибоя, У края..."
Пахнет морем, теплым и соленым, Вечным морем и людской тщетой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой!
Мы проходим по-трое, рядами, Сквозь кордон эсэсовских ворон... Дальше начинается преданье, Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик, Робко прикасается к плечу, - "Вам разрешено остаться, Корчак",- Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому, Я веду детей, как на урок, Надо вдоль вагонов по перрону, Вдоль, а мы шагаем поперек.
Рваными ботинками бряцая, Мы идем не вдоль, а поперек, И берут, смешавшись, полицаи Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном, И над всей прощальной маятой - Пламенем на знамени зеленом - Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому, Только эта сказка вам не врет, К своему последнему вагону, К своему чистилищу-вагону, К пахнущему хлоркою вагону С песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи, Шагают ужасно почтенные гости, Шагают мальчишки, шагают девчонки, И дуют в дуделки, и крутят трещотки... И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты, В снега Закопани, где синие Татры, На белой вершине - зеленое знамя, И вся наша медная Польша под нами, Вся Польша..."
...И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава - Треблинка задолго до назначенного срока, (случай совершенно невероятный) тронулся в путь...
Вот и кончена песня. Вот и смолкли трещетки. Вот и скорчено небо В переплете решетки. И державе своей Под вагонную тряску Сочиняет король Угомонную сказку...
Итак, начнем, благословясь... Лет сто тому назад В своем дворце неряха-князь Развел везде такую грязь, Что был и сам не рад, И, как-то, очень рассердясь, Призвал он маляра. "А не пора ли, - молвил князь,- Закрасить краской эту грязь?" Маляр сказал:"Пора, Давно пора, вельможный князь, Давным-давно пора". И стала грязно-белой грязь, И стала грязно-желтой грязь, И стала грязно-синей грязь Под кистью маляра. А потому что грязь - есть грязь, В какой ты цвет ее ни крась.
Нет, некстати была эта сказка, некстати, И молчит моя милая чудо-держава, А потом неожиданно голосом Нати Невпопад говорит:"До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой по шпалам, Застучали сердца колотушкой по шпалам, Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару, Из вагона в вагон, от состава к составу, Как присяга гремит:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом истаем над адовым пеклом, Пусть тела превратятся в горючую лаву, Но дождем, но травою, но ветром, но пеплом, Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
А мне-то, а мне что делать? И так мое сердце - в клочьях! Я в том же трясусь вагоне, И в том же горю пожаре, Но из года семидесятого Я вам кричу:"Пан Корчак! Не возвращайтесь! Вам страшно будет в этой Варшаве!
Землю отмыли добела, Нету ни рвов, ни кочек, Гранитные обелиски Твердят о бессмертной славе, Но слезы и кровь забыты, Поймите это, пан Корчак, И не возвращайтесь, Вам стыдно будет в этой Варшаве!
Дали зрелищ и хлеба, Взяли Вислу и Татры, Землю, море и небо, Всё, мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа С вещим зовом кукушки Ваша? Врете, не ваша! Это осень Костюшки!
Небо в пепле и саже От фабричного дыма Ваше? Врете, не ваше! Это небо Тувима!
Сосны - гордые стражи Там, над Балтикой пенной, Ваши? Врете, не ваши! Это сосны Шопена!
Беды плодятся весело, Радость в слезах и корчах, И много ль мы видели радости На маленьком нашем шаре?! Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак, Не возвращайтесь, Вам нечего делать в этой Варшаве!
Паясничают гомункулусы, Геройские рожи корчат, Рвется к нечистой власти Орава речистой швали... Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак! Вы будете чужеземцем В Вашей родной Варшаве!
А по вечерам все так же играет музыка. Музыка, музыка, как ни в чем не бывало: Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок! На пластинках моно и стерео, Горячей признанья в любви, Поет мой рожок про дерево Там, на родине, в Сэн-Луи.
Над землей моей отчей выстрелы Пыльной ночью, все бах да бах! Но гоните монету, мистеры, И за выпивку, и за баб!
А еще, ну, прямо комедия, А еще за вами должок - Выкладывайте последнее За то, что поет рожок!
А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете, И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с! Да-с! Да-с!
Я никому не желаю зла, не умею,просто не знаю, как это делается. Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать, и вновь на своя возвращаться круги. Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги!..
Отправлено: 01.12.14 02:10. Заголовок: Как много дней, что ..
Как много дней, что выброшены зря...
Эльдар Рязанов
Как много дней, что выброшены зря, дней, что погибли как-то, между прочим. Их надо вычесть из календаря, и жизнь становится еще короче. Был занят бестолковой суетой, день проскочил – я не увидел друга и не пожал его руки живой… Что ж! Этот день я должен сбросить с круга. А если я за день не вспомнил мать, не позвонил хоть раз сестре иль брату, то в оправданье нечего сказать: тот день пропал! Бесценная растрата! Я поленился или же устал - не посмотрел веселого спектакля, стихов магических не почитал и в чем-то обделил себя, не так ли? А если я кому-то не помог, не сочинил ни кадра и ни строчки, то обокрал сегодняшний итог и сделал жизнь еще на день короче. Сложить – так страшно, сколько промотал на сборищах, где ни тепло, ни жарко… А главных слов любимой не сказал и не купил цветов или подарка. Как много дней, что выброшены зря, дней, что погибли как-то, между прочим. Их надо вычесть из календаря и мерить свою жизнь еще короче.
Отправлено: 05.01.15 10:23. Заголовок: Дмитрий Быков Из ли..
Дмитрий Быков
Из лирики этой осени
* * *
В начале ноября, в подземном переходе, При отвратительной погоде, Старуха на аккордеоне Играет «Брызги шампанского» и поет, Подземный пешеход ей неохотно подает, И я не знаю, лучше или хуже От этой музыки среди рванья и стужи Становится подземный переход.
Она играет час, три, четыре И комкает забытые слова. Я думаю, что роль искусства в мире Примерно такова.
В разоре, холоде, позоре К чему возвышенные зовы? Цветы, растущие на зоне, Не служат украшеньем зоны. Ах, может, если бы не музыка, Не Ариосто, не Басе — Господь давно б набрался мужества И уничтожил это все.
Искусство не сводится к скудным схимам, Не костенеет под властью схем И делает мир чуть более выносимым, А если вглядеться, невыносимым совсем.
Я не знал, что дважды два - четыре, И учитель двойку мне поставил. А потом я оказался в мире Всевозможных непреложных правил. Правила менялись, только бойко, С той же снисходительной улыбкой, Неизменно ставили мне двойку За допущенную вновь ошибку. Не был я учеником примерным И не стал годами безупречным, Из апостолов Фома Неверный Кажется мне самым человечным. Услыхав, он не поверил просто - Мало ли рассказывают басен? И, наверно, не один апостол Говорил, что он весьма опасен. Может, был Фома тяжелодумом, Но, подумав, он за дело брался, Говорил он только то, что думал, И от слов своих не отступался. Жизнь он мерил собственною меркой, Были у него свои скрижали. Уж не потому ль, что он «неверный», Он молчал, когда его пытали?
Отправлено: 31.03.15 00:50. Заголовок: Сальваторе Квазимодо "19 января 1944 года "
Ты слушаешь, а я тебе читаю стихотворенье древнего поэта. И нежные созвучия востока, его шатров, его долин цветущих как только-что родившиеся скорбно, беспомощно и безутешно падают на дно военной ночи.
Незаметно чтоб ангел смерти проносился в небе, лютует ветер; грохот несусветный, когда он тычется в перегородки балконов, и собаки нагоняют унылую тоску, встречая лаем пальбу патрульных в улицах пустынных.
А кто-то существует. Да, возможно, что кто-то существует.
Мы же здесь во власти дивных древних сочетаний пытаемся найти какой-то символ, который был бы выше прозябанья безрадостного жребия земли, где даже над могилами развалин упрямые растения цветут.
Отправлено: 31.03.15 22:19. Заголовок: Спасибо! Как сложит..
Спасибо!
Как сложится, трудно сказать - мы только предполагаем, тогда как располагает Всевышний. И уж коли речь зашла о Нём, попробую сейчас еще поделиться тем, что люблю....
От Себежа - на Псков, на Гдов... Они нас сами выбирали - Постели зимних городов И пригородов пасторали... О, как поставлен на поток Лубок вокзальных поцелуев! - Под электричек "аллилуйю" Свободы водочный глоток. Желанье мочь. Желанье сметь. Усвяты. Кунья. Невель. Велиж... О, как легко и свято веришь В названий сладостную медь, Во вседоступность языка! А горизонт - нечеток, вытерт... От Чудово - Любанью - в Питер. И дальше, дальше, - в облака...
* * * Я на лето сниму старый дом между сосен у моря Там, где замерло время, уснув в створках ракушек хрупких Где на стенах букеты из трав пахнут пряно и горько В чашке с белой эмалью лесные стоят незабудки
Сине-белую скатерть накину на стол у окошка И в заварочный чайник добавлю душицы и мяты И до блеска начищу песком все кастрюли и ложки И прохладные простыни будут свежи и несмяты
И в каких-то неспешных делах вдруг опустится вечер Станет войлочно шаркать, шуршать и скрипеть половицей И дрожащий огонь поцелует высокие свечи И закроется книга с закладкой на третьей странице
И устроившись в кресле, укутаюсь клетчатым пледом В летаргическом сне ожиданья тебя и рассвета И когда ты придешь, я кормить тебя буду обедом Земляничным вареньем, впитавшем все запахи лета
И лиловая ночь растворит в тишине эту дачу Будем просто молчать и сидеть, взяв друг друга за руки И, должно быть, легко и внезапно мы оба заплачем От спокойного счастья между сосен у моря разлуки
Отправлено: 01.04.15 00:01. Заголовок: Валерий Прокошин За..
Валерий Прокошин
Заучив расписание вместе с разлукою, Сяду в поезд, не ведая, что под Калугою Вдруг нахлынет чужая, холодная древняя Ностальгия по имени Анна Андреевна. И воскреснут над умершим, мартовским снегом Имена, обожженных Серебряным веком. И почудится: время чужими страницами Шелестит, словно ночь - перелетными птицами.
Поезд в прошлое мчится: история в панике, Ностальгия всю ночь дребезжит в подстаканнике, Кто-то долго стучит кулачком под колесами. Возвращается классика страшными дозами. И мелькают за окнами снова и снова - Переделкино, Внуково и Комарово... Вновь судьба на ладони - рублевою решкою, Девятнадцатый век смотрит вслед мне с усмешкою.
Мне казалось, что это виденье не кончится, Даже в самом конце моего одиночества. Но приходят другие - менять расписание Там, где Осип с Иосифом ждут обрезания. У пришедших, крещенных вчера Интернетом, Ничего за душой, кроме юности нету. Хоть в Москве, хоть в Париже... да хоть под Калугою Всех заносит одной виртуальною вьюгою.
Осторо... осторожнее, Не пролей впопыхах Из пустого в порожнее: Эти - ох! Эти - ах! Всеми русскими гласными Обжигая гортань, Жизнь уходит оргазмами Прямо в Тмутаракань. Никакого события С точки зрения Ра: Ну, любовь, ну, соитие - Ломовая игра. Привкус щавеля конского На бесстыжих губах. В переводе с эстонского Только - ох или ах! Так предсмертными стонами, Что уже не сберечь, По осенней Эстонии Разливается речь.
Ночь пробежала волчонком ошпаренным, Ты изменяешь мне с крымским татарином.
Горькой полынью - а что ты хотела - Пахнет твое обнаженное тело.
Соль на губах, на сосках, и в промежности - Солоно... Я умираю от нежности.
Я забываю, что нас было трое, В синей агонии Черное море.
Дальние волны становятся близкими, Берег усыпан татарами крымскими.
День догорает золой золотою, Чайки парят надувною туфтою.
Щурься, не щурься в замочные скважины - Палехом наши оргазмы раскрашены.
Пусть я отсюда уеду со всеми, Вот тебе, Азия, русское семя!
Смазаны йодом окрестности Крыма В память о ревности Третьего Рима.
Выйти из дома, пройти мимо старой котельной, Школы, церквушки - и дальше, такая идея. И заблудиться - и выйти на берег кисельный, Господи, где я?
Вечер - на вдохе - густой, словно каша из гречки, Сотни июльских мурашек промчались по коже: Девушка с парнем лениво выходят из речки - Голые, Боже!
Медленный танец и ангельский звук песнопений, Краски смешались и стали почти неземными. Что это с ней... почему он встает на колени... Что это с ними?
Мне этот мир недоступен... отравленный воздух - Выдох... вжимаюсь всем телом в березу, как дятел. И наблюдаю за тайными играми взрослых. Я - наблюдатель.
- Кто это там, в голубом полумраке прищура Целится взглядом безумным, как камень в полете? - Тише. Смотри, этот мальчик похож на амура, Только из плоти.
1 К пустой земле невольно припада́я, Неравномерной сладкою походкой Она идёт — чуть-чуть опережая Подругу быструю и юношу-погодка. Её влечёт стеснённая свобода Одушевляющего недостатка, И, может статься, ясная догадка В её походке хочет задержаться — О том, что эта вешняя погода Для нас — праматерь гробового свода, И это будет вечно начинаться.
2 Есть женщины сырой земле родные, И каждый шаг их — гулкое рыданье, Сопровождать воскресших и впервые Приветствовать уме́рших — их призванье. И ласки требовать от них преступно, И расставаться с ними непосильно. Сегодня — ангел, завтра — червь могильный, А послезавтра только очертанье… Что было поступь — станет недоступно… Цветы безсмертны, небо целокупно, И всё, что будет,— только обещанье.
Отправлено: 01.04.15 08:02. Заголовок: ...ой, как хорошо - ..
...ой, как хорошо - елей для уставшего путника в поисках приюта душе.... Это я о Данте Алигьери... Свои вчерашние эмоции не успела отправить - как тут целая поэтическая энциклопедия появилась с грустными выводами... (Простите, устаю - сил вчера не хватило на достойный ответ ...) Конечно заценила, как прощупываете почву моих сфер интересов..
Музы, рыдать перестаньте, Грусть вашу в песнях излейте, Спойте мне песню о Данте Или сыграйте на флейте.
Дальше, докучные фавны, Музыки нет в вашем кличе! Знаете ль вы, что недавно Бросила рай Беатриче,
Странная белая роза В тихой вечерней прохладе... Что это? Снова угроза Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник. В мире лукавых обличий - Грешник, развратник, безбожник, Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта В сердце его прихотливом Стали потоками света, Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте Странную тайну Отметьте, Спойте мне песню о Данте И Габриеле Россетти.
( Гумилёв...)
(Нелирическое отступление: мне за вами чисто физически не угнаться... Сейчас пост, авитаминоз, переболели гриппом и восстановливаем силы. День - в насущной суете, а вечерами наступает усталость, и сил нет почитать... Уж простите великодушно - конечно впечатлилась стихами Данте ( я тоже их люблю - но мне мучительней начало: "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу... )
уснула на первой фразе сегодняшнего ответа, так и не отправив его...
НЕ впадайте в крайности, я внимательно прочту все ваши движения души, если не сразу, то позднее - вижу в посылах приглашение к диалогу. Но пауза в нём - тоже мысль, чтоб чувства укрепились, созрел ответ - не торопите день...
Над скушной толпой - иероглифы "Рыба" и "Мясо". Листок календарный последний оторван как чек. Чуть тлеет Россия, преступный кончается век. Обломки души на промерзшем асфальте дымятся.
Какой-то маньяк указует холодным перстом в опухшее небо над гладкой, как шар, головою. Повыцвело время, пространство свернулось листом печальной газеты с начальным названием "Двое".
Грохочут колесами ставшие близкими дали. Россия не дом, а вокзал для случайных марусь, и пряник разрезанный с сахарной надписью "Русь" детишки грызут на занюханном этом вокзале.
Здесь вечные толки о голоде и недороде. Грохочут колеса, пространство и сердце дробя. Ты очень умен, только черт не глупея тебя. Багаж невесом твой, а поезд твой скоро уходит.
Теперь при прощаньях прощаешься навек, по сути. Пусть грешник выносит к вагону свой легонький груз. Россия не дом, а вокзал для случайных марусь, но ад никогда никому не откажет в приюте.
8 января 1992 год.
...хотя, на это мрачной ноте не стоит хоронить себя и Русь, И продолженье темы этой есть в глубинке, за что держусь...
*** Шоссе. Дома в один этаж стоят спокойно и тверезо. Сквозь нераскрашенный пейзаж как дым, струятся ввысь березы. Плеснет закат холодный луч в окно, немытое от века. Дремучесть слов, липучесть туч - тут все по росту человека. Тропа. Сарай. За ним сортир. Забор полутораметровый, а в темной глубине квартир любовь, как оголенный провод.
Отправлено: 01.04.15 09:02. Заголовок: Очень часто в стихах..
Очень часто в стихах одновременно присутствуют и горечь, и ирония... Сегодня все-таки 1 апреля...
Франсуа Вийон Баллада поэтического состязания в Блуа
От жажды умираю над ручьем, Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя, Куда бы ни пошел, везде мой дом, Чужбина мне – страна моя родная. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовет. Я сомневаюсь в явном, верю чуду. Нагой, как червь, пышнее всех господ, Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Я скуп и расточителен во всем, Я жду и ничего не ожидаю, Я нищ, и я кичусь своим добром. Трещит мороз – я вижу розы мая. Долина слез мне радостнее рая. Зажгут костер – и дрожь меня берет, Мне сердце отогреет только лед. Запомню шутку я и вдруг забуду, И для меня презрение – почет, Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не вижу я, кто бродит под окном, Но звезды в небе ясно различаю. Я ночью бодр и засыпаю днем. Я по земле с опаскою ступаю, Не вехам, а туману доверяю. Глухой меня услышит и поймет. И для меня полыни горше мед. Но как понять, где правда, где причуда? И сколько истин? Потерял им счет. Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее – час иль год, Ручей иль море переходят вброд? Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придает. Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 18
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет