НАШ СЕБЕЖ

Время политкорректности закончилось

Михаил Садовский, академик, заведующий лабораторией теоретической физики Института электрофизики УрО РАН, член «Клуба 1 июля» — одного из центров борьбы с правительственной реформой РАН

Нужно немедленно прекратить бездумное реформирование российской науки. Научное творчество должно быть свободным от целеуказаний людей, ничего в нем не смыслящих.

Скрытый текст

Как известно, российская фундаментальная наука переживает кризис с начала 1990-х годов, и не только вследствие бедственного финансового положения. На протяжении уже многих лет она подвергается беспрецедентному давлению со стороны государственных структур, затевающих все новые и новые «реформы», результатом которых становится ее последовательная деградация. В числе их реформа 2013 года, когда Академии был нанесен почти смертельный удар. Сейчас начался ее новый этап, который непосредственно коснется всех институтов и всех сотрудников. На уровне правительства и от имени Федерального агентства научных организаций выдвинуты и реализуются совершенно несусветные проекты укрупнения институтов путем их интеграции на «междисциплинарной» основе. Делается это по злому умыслу или по недомыслию — вопрос второстепенный, важно то, что до «окончательного решения» судьбы науки в России осталось уже совсем немного. Время политкорректности закончилось, давно пора назвать вещи своими именами.

Хроника деградации

Можно по-разному относиться к советскому периоду нашей истории, но совершенно несомненно, что наибольшего расцвета советская наука достигла в 60 — 80-е годы прошлого века, когда сложилась обширная сеть научных институтов АН СССР, возникли региональные отделения и филиалы. Именно тогда СССР уверенно стал второй (а в чем-то и первой) научной державой мира. Конечно, в условиях тоталитарного режима вмешательство власти в научные дела иногда приводило к эксцессам, таким как кампания против генетики (инспирированная, кстати, из научной среды — небезызвестным Трофимом Денисовичем Лысенко). Однако при всех недостатках советской власти Академия пользовалась безусловной государственной поддержкой, а управление наукой как таковой практически всегда было в руках ученых.

Руководству «новой России» наука, как фундаментальная, так и прикладная, стала просто неинтересна. Первый ельцинский министр науки и образования Борис Салтыков сразу же провозгласил: «В России науки слишком много!». Однако если в 1990-е годы тяжелое положение российских ученых определялось общими катастрофическими процессами в экономике, то в 2000-е годы, когда дела в государстве пошли на лад и вроде бы появились первые признаки улучшения положения дел в науке, она стала объектом целенаправленного давления со стороны государства.

Нападки на Академию вышли на официальный уровень, когда в 2004 году министром науки и образования РФ стал Андрей Фурсенко, прославившийся рядом «глубоких высказываний». В частности он как-то заявил, что «высшая математика убивает креативность и не нужна школе». Он же недостатком (!) советской системы образования признал «попытку формировать человека-творца», тогда как сейчас задача заключается в том, чтобы «взрастить квалифицированного потребителя, способного пользоваться результатами творчества других». Не менее одиозная фигура — нынешний министр науки и образования Дмитрий Ливанов.

В 2003 году он пытался избираться в члены-корреспонденты РАН, но при голосовании на нашем Отделении физических наук получил всего несколько голосов: никто из голосовавших не знал ни его самого, ни каких-либо его выдающихся достижений в теории сверхпроводимости. И эти люди обвинили Академию в неэффективности и неспособности реформироваться, в падении уровня фундаментальных исследований и отсутствии крупных достижений и, в частности, нобелевских премий. На все эти претензии, вообще-то говоря, был простой ответ — если лошадь не кормить, она далеко не увезет! А Академию постоянно «недокармливали».

Моя наука — теоретическая физика, которая в СССР почти не уступала западной, а кое в чем даже ее превосходила, — в 1990-е годы пострадала даже больше других областей из-за быстрого отъезда за рубеж большинства ведущих теоретиков как старшего, так и молодого поколения, что сразу катастрофически опустило ее уровень. В этом году исполняется 30 лет открытию высокотемпературной сверхпроводимости (ВТСП). Тогда, в конце 1980-х, по всей стране появилось множество групп, работавших в этом направлении, в том числе моя группа в Институте электрофизики УрО РАН. В 2008 году был открыт новый класс ВТСП на основе соединений железа, что во всем мире вызвало всплеск интереса к высокотемпературной сверхпроводимости. В России же теоретическими исследованиями ВТСП сегодня занимаются всего несколько групп: две в Екатеринбурге и одна в Красноярске. В Москве, Петербурге и других городах остались только отдельные теоретики-одиночки. В изучении ВТСП впереди планеты всей сегодня китайцы — не зря китайское правительство интенсивно финансировало фундаментальную науку в последние тридцать лет. Именно китайские специалисты первыми экспериментально подтвердили наши расчеты электронной структуры новых сверхпроводников.

В России из-за отсутствия современного оборудования проводить экспериментальные исследования ВТСП на серьезном уровне практически нет возможности.

Статистика свидетельствует, что за последние относительно благополучные 15 лет число исследователей, выполняющих фундаментальные исследования в области естественных наук, снизилось у нас примерно на 10 тысяч человек, а в области технических наук — на 20 тысяч. И это после катастрофического сокращения в 1990-е годы! Неудивительно, что участие российских ученых в международных конференциях постоянно сокращается, а некоторое замедление «утечки мозгов» объясняется лишь падением спроса на наших молодых специалистов — нынешний уровень их подготовки таков, что западную науку они уже не интересуют.

«Клуб ученых» и рыночный институт

Сегодня академическими институтами управляет Федеральное агентство научных организаций: утверждает планы и отчеты, определяет степень эффективности работы, фактически назначает директоров. Несмотря на то, что существуют некие невразумительные «регламенты» по взаимодействию РАН и ФАНО, роль Академии сведена к чисто рекомендательной (в редких случаях согласующей), так что в этом смысле она превращена в «клуб ученых» без реальных прав, как и планировалось инициаторами реформы.

Попытки президента РАН Владимира Фортова провести концепцию «двух ключей» (РАН + ФАНО) в управлении наукой пока не увенчались успехом. Две головы, может быть, хороши в геральдике, но в реальности такие двухголовые структуры не живут и не работают. Никто из тех, кто трудится в науке, не возражал бы, чтобы всеми хозяйственными делами, собственностью, регистрацией земельных участков и т.п. занимались бы специально назначенные люди. Только вот научной деятельностью не они должны руководить.

В последнее время все громче звучат голоса о необходимости преобразования ФАНО в ФАНО РАН как прямой аналог Управления делами, которое в прежние времена успешно решало все хозяйственные проблемы и было подконтрольно Президиуму РАН. Об этом говорили и на последнем Общем собрании РАН в марте нынешнего года. Заехавший на собрание премьер Дмитрий Медведев даже провозгласил: «ФАНО для РАН, а не РАН для ФАНО!». Если бы...

Во главе ФАНО оказались люди, не имеющие ни малейшего представления о том, как работает наука, просто по причине отсутствия какого-либо научного образования. За единичными исключениями это пресловутые «управленцы» — продукт перепроизводства юристов и экономистов в последние десятилетия. Согласно нелепой идеологии, уже давно проникшей в государственные верхи, управлять (неважно чем — наукой, образованием, культурой, заводами и государственными корпорациями или вообще всей экономикой страны) должны эти «специально обученные» люди, а дело профессионалов в этих областях — выполнять соответствующие «задания», оказывать «услуги», ну и, конечно, отчитываться, непрерывно доказывая свою эффективность тем же «управленцам».

В проекте стратегии научно-техноло-гического развития Российской Федерации на долгосрочный период, подготовленном Минобрнауки в текущем году, предлагается обеспечить «трансформацию научно-технологического потенциала в продукты и услуги... Обосновывается необходимость трансформирования структуры науки, ее превращения в рыночный институт». Этот утилитарный бухгалтерский подход свидетельствует о полном непонимании того, что такое наука.

Наука, как и многое другое — оборона страны, система образования, медицина, спорт, — никогда и нигде не была чисто рыночным институтом. Хотя коммерческий интерес в науке тоже присутствует. Как давно сказано, «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Наш выдающийся физик, академик Лев Арцимович говорил в свое время, что занятия наукой «есть способ удовлетворить свое любопытство за счет государства», и это была вовсе не шутка. По его же словам, «если государство хочет мирового уровня, оно должно ее (науку) согревать в своих теплых руках». Властям нужно поддерживать фундаментальные исследования исходя примерно из тех же принципов, что и олимпийскую сборную. Наука определяет престиж государства, его интеллектуальный потенциал. Накопление новых знаний о природе и обществе иногда (!) приводит к технологическим и коммерческим успехам, но последнее для фундаментальной науки является второстепенным, она развивается по своим внутренним законам, плохо поддается прямому планированию и почти не прислушивается к указаниям руководства любого уровня.

Укрупняйтесь!

Реструктуризация как естественный процесс преобразования научных организаций шла всегда: институты открывались, закрывались, делились в связи с возникновением новых научных направлений и задач. Таким естественным образом растет дерево — появляются новые ветви, старые отсыхают или обрубаются. Но почти никогда не идет такой процесс в обратном направлении — ну не прирастает обрубленное! Можно привести довольно много примеров из истории науки, когда естественное разделение и возникновение новых институтов приводило к вполне положительным результатам. Позитивные примеры обратного процесса как-то не вспоминаются. А вот отрицательный опыт многочисленных объединений разнородных вузов в федеральные университеты уже налицо, хотя туда были «спущены» весьма крупные деньги на развитие научных исследований и покупку современного оборудования. В достижении поставленной цели — войти в международные рейтинги, часто весьма сомнительные, ни один из этих университетов пока особо не преуспел, хотя часто они отчитываются о научной деятельности статьями сотрудников РАН, работающих там по совместительству. Механизм тут очень простой — руководство требует от преподавателей-совместителей в обязательном порядке указывать в своих статьях аффилиацию с соответствующим университетом, а потом включает эти работы в итоговые отчеты, приписывая себе то, что сделано в других организациях, по отдельному госзаданию, за отдельное государственное финансирование. Особенно омерзительно, что совместителям, соглашающимся на такие требования, выплачиваются достаточно крупные премии. Таким образом, идет прямая «перекупка» чужих работ, не имеющих никакого отношения к исследованиям, ведущимся в университетах. Неудивительно, что многие сотрудники РАН поддаются на подобные уговоры. Удивительно, что деятельность эта до сих пор не вызвала интереса многочисленных государственных структур, занимающихся разного рода проверками, — той же Счетной палаты, а может, и прокуратуры.

Что касается системы институтов РАН — ФАНО, то сегодня речь идет о «добро-вольно-обязательном» массовом объединении совершенно разнородных научных учреждений в некие федеральные исследовательские центры (ФИЦ). Самостоятельность, возможно, сохранят только вновь создаваемые национальные исследовательские институты, под которыми понимаются «уникальные организации мирового уровня». Остальных ждет незавидная судьба — превращение в региональные учреждения, которые будут финансироваться соответственно из региональных бюджетов. Тут сходятся желания ФАНО, заинтересованного в сокращении числа юридических лиц (сейчас ему подведомственно более тысячи организаций), правительства, точнее, его финансового блока, стремящегося к общему сокращению числа бюджетополучателей, и, наконец, тех, кто заинтересован в дальнейшем уничижении РАН и утрате ее влияния на процесс управления наукой.

Злой гений реформы

Здесь в нашей истории возникает довольно зловещая фигура новоявленного «Трофима Денисовича» — Михаила Ковальчука. Средней руки доктор наук, специалист в области рентгеноструктурного анализа, разработавший некоторые новые подходы и даже избранный в свое время за это в члены-корреспонденты РАН по нашему Отделению физических наук, в последние 10 — 15 лет он сделал стремительную административную карьеру. Сейчас Ковальчук — президент Курчатовского института (где он около 10 лет был директором, одновременно возглавляя Институт кристаллографии РАН), секретарь Совета по науке при президенте РФ и прочая и прочая. Он явно стремился занять и пост президента РАН. Беда только в том, что члены Академии не слишком высоко оценили его научный уровень — дважды «прокатывали» на выборах в академики, а потом даже не переизбрали в должности директора Института кристаллографии. Выборы-то в РАН по-прежнему проходят вполне демократически, и намеки «сверху» далеко не всегда помогают. В итоге оскорбленный Ковальчук провозгласил, что «РАН должна погибнуть, как погибла Римская империя», и взялся за дело. Пользуясь своими связями в высших кругах государственной власти, именно он наряду с Фурсенко и Ливановым стал основным идеологом «реформы» РАН. Именно он инициировал большинство сомнительных проектов в области высоких технологий. Сначала это было продвижение нанотехнологий, затем пропаганда НБИК (нано-, био-, информационных и когнитивных) технологий и, конечно, масштабный «объединительный» проект: включение в состав Курчатовского института нескольких ведущих институтов, в их числе знаменитого Института теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ), Петербургского института ядерной физики (ПИЯФ) и Института физики высоких энергий (ИФВЭ) в Серпухове. Особенно печальной оказалась судьба ИТЭФ: из него ушли всемирно известные физики, а в целом институт уже несколько лет находится в глубоком кризисе. В ПИЯФ тоже стало нескучно: недавно директором там назначен специалист по пожарному делу, а в отношении запуска крупнейшего исследовательского реактора ПИК*, вокруг которого собственно и создавался институт, остается справедливой известная «теорема Петрова»: в каждый заданный год до пуска реактора ПИК остается еще пять лет.

Вообще наш новый «Трофим Денисович» чрезвычайно (и складно) говорлив, в чем каждый может убедиться, послушав его речи на центральном телевидении, где ему, видимо, не дают покоя лавры Сергея Петровича Капицы. Помимо НБИК-технологий и междисциплинарности Ковальчук в последнее время проповедует и многое другое — от успехов в изу-чении генома русского человека до опасностей клеточной войны против России, а также то, как США с целью колонизации мира создают новый подвид «служебного человека». Что ж, такие персонажи в нашей науке случались и раньше, и масштаб у них бывал самый разный. Но вот в данном случае этого персонажа слушают на самом верху государственной власти, и его идеи реализуются на практике.

Стоит ли бежать впереди паровоза

Новый этап реформы начался с периферии, где реструктуризацию легче произвести путем прямых угроз, выкручивания рук руководителям институтов и научным коллективам. Объединяются вовсе не только мелкие организации (которые действительно во многих случаях полезно объединить), но зачастую крупные институты, лидеры своих направлений, причем несмотря на различие тематики исследований, даже на различие соответствующих наук. Вот уже принято решение об объединении вообще всех научных институтов РАН в Красноярске и Перми, упорно продавливается такой же проект в Дагестане. В Иркутске пока коса нашла на камень: там коллективы упорно сопротивляются бездумному объединению.

Весь опыт последних 25 лет, когда наука существовала в новых экономических условиях, однозначно показал, что наиболее стабильно и успешно работают именно институты не слишком больших размеров (с численностью работников не более 300 — 400 человек, из них научных сотрудников — 100 — 200 человек). Наоборот, оставшиеся с советских времен громадные институты с численностью работающих свыше 800 — 1000 человек, как правило, находятся в довольно трудном экономическом положении.

Как уже говорилось, опыт создания крупных объединений типа Курчатовского института и федеральных университетов только подтверждает сказанное. Тем не менее преобразования развертываются по «прописям» Михаила Ковальчука и его сподвижников. Одна из очевидных целей этого процесса — полностью вывести новые объединения из-под контроля РАН, по возможности даже убрать эти три буквы из их названий, превратить их в типичные ведомственные организации типа того же Курчатовского института. Пока еще по традиции все институты РАН — ФАНО в плане научно-методического руководства приписаны к тематическим отделениям Академии, которые участвуют в обсуждении их планов работы и отчетов, что постоянно вызывает раздражение ФАНО. Объединение разнородных организаций в одну упростит все дело — тематические отделения РАН, конечно, будут пытаться как-то воздействовать на свои «бывшие» институты, входящие в суперобъединение, но вряд ли смогут влиять на его работу в целом. Так что цели реструктуризации со стороны управленцев вполне понятны и прозрачны.

Конечно, ничего бы у них не вышло, если бы руководство РАН и коллективы институтов не поддавались бы этому беспардонному давлению. Кое-где так и происходит, но во многих случаях руководители институтов занимают либо коллаборационистские позиции, либо вообще с энтузиазмом «бегут впереди паровоза» в надежде ухватить какие-то преференции в качестве благодарности за беспрекословное выполнение указаний начальства. Зря, кстати, надеются: ничего им не зачтется.

Кто виноват и что делать

Такова ситуация текущего момента в российской фундаментальной науке. Ясно, что в этих условиях вряд ли можно надеяться на ее крупные успехи в ближайшем будущем. Сотрудники институтов живут в нервозной обстановке, не зная, что с ними случится в ближайшем будущем.

Впрочем, нетрудно представить, что последует за реструктуризацией. Правильно — то самое сокращение, о необходимости которого не говорили только самые ленивые (или скрытные?) из числа наших выдающихся «реформаторов» науки. Судьба институтов, которые устоят против продавливаемых сверху реформ, тем более неясна.

В целом, похоже, что в ближайшие годы российскую науку ждет дальнейшая деградация и маргинализация. Оптимистический сценарий пока не просматривается.

Возникают традиционные российские вопросы: кто виноват и что делать?

Ответ на первый ясен из изложенного выше. Все имена названы. История российской науки их не забудет.

Ответ на второй достаточно сложен, но кое-что все-таки можно сказать без всяких сомнений. Нужно немедленно прекратить бездумное реформирование российской науки и оставить ученых в покое, предоставив им возможность спокойно работать. Научное творчество должно быть свободным, в том числе и от разного рода целеуказаний людей, ничего в нем не смыслящих. Только ученые могут определить, что в науке актуально, а что нет, чем надо заниматься, а чем нет, и как нужно организовать научную работу. Такое положительное развитие может произойти только в тех самых «теплых руках государства», причем без его вмешательства в научные исследования. Однако эти «теплые руки» должны еще появиться. Тогда не сразу, конечно (ввиду нанесенного науке ущерба за последние 25 лет), но можно будет рассчитывать на возрождение фундаментальной науки в России и ее возвращение в число лидеров науки мировой.

* Ядерный реактор проектной мощностью 100 МВт предназначен для проведения исследований в области физики фундаментальных взаимодействий, ядерной физики, физики конденсированного состояния, материаловедения, молекулярной биофизики, производства изотопов. Один из наиболее известных долгостроев: заложен в 1976 году, заморожен после Чернобыльской катастрофы

«Эксперт Урал» №27 (694)