Отправлено: 18.06.14 16:39. Заголовок: Мне больше у А.Ароно..
Мне больше у А.Аронова эти иронические строки понравились: .....................................
Лишь смутно ведают народы, Что ужас мира, стыд природы, Упрек богам, Земли злодей, Тиран, гнетущий треть планеты, Однажды не прошел в поэты, С того и мучает людей.
И в этом же стихотворении - совсем романтично-бардовское завершение:
И если только в самом деле, Друг другу мы не надоели, Давайте поровну поделим Весь этот глупый наш успех. Мы все уйдем, молва не лжива. Ну, а пока – мы с вами живы, Ну, а пока мы с вами живы, Стиха должно хватить на всех.
И если тщательнее рассматривать стихотворение " Досматривать кино не очень хочется... " - оно, на мой взгляд, хоть и иронично по сути, но несколько упрощено содержанием. Мне в нём маловато философской нагрузки. Да и рифма несколько примитивна, местами - неточна: хочется-кончится. И если бы я говорила с автором - то с интересом разбрала бы построчно на мой взгляд слабые моменты, но тет -а-тет, чтобы у автора была возможность самостоятельно пересмотреть или оставить прежнюю форму и содержание. Ведь не исключено, что и я заблуждаюсь и чего-то не вижу. Но такой возможности у меня, увы, уже никогда не будет...
Александр Аронов
«Остановиться, оглянуться...»
Остановиться, оглянуться Внезапно, вдруг, на вираже, На том случайном этаже, Где вам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя, Остановиться, оглянуться, Увидеть день, дома, себя И тихо-тихо улыбнуться...
Ведь уходя, чтоб не вернуться, Не я ль хотел переиграть, Остановиться, оглянуться И никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь, Скользнуть, исчезнуть, не проснуться – Но дай хоть раз еще успеть Остановиться, оглянуться.
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
*************************
Дана Сидерос, 2009
Один мой друг подбирает бездомных кошек, Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит. Они у него в квартире пускают корни: Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик, Конечно, уже оккупирован, не осталось Такого угла, где не жили бы эти черти. Мой друг говорит, они спасают от смерти. Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.
Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам, И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден. Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям. Мне тоже всучил какого-то хромоножку С ободранным ухом и золотыми глазами, Тогда ещё умещавшегося в ладони...
Я, кстати, заботливый сын и почетный донор, Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы. Но все эти ценные качества бесполезны, Они не идут в зачет, ничего не стоят, Когда по ночам за окнами кто-то стонет, И в пении проводов слышен посвист лезвий, Когда потолок опускается, тьмы бездонней, И смерть затекает в стоки, сочится в щели, Когда она садится на край постели И гладит меня по щеке ледяной ладонью, Всё тело сводит, к нёбу язык припаян, Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.
Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом. Она отступает.
********************************
Елена Касьян, 2008
Юзек и Магда Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит: «Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался...» Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит. Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая, — Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?.. «Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает, И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем...
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели. — Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко, Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле, Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает. «Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой. Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает. А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
******************************
Ок Мельникова, 2012
все важные фразы должны быть тихими, все фото с родными всегда нерезкие. самые странные люди всегда великие, а причины для счастья всегда невеские. самое честное слышишь на кухне ночью, ведь если о чувствах — не по телефону, а если уж плакать, так выть по-волчьи, чтоб тоскливым эхом на полрайона. любимые песни — все хриплым голосом, все стихи любимые — неизвестные. все наглые люди всегда ничтожества, а все близкие люди всегда не местные. все важные встречи всегда случайные. самые верные подданные — предатели, цирковые клоуны — все печальные, а упрямые скептики — все мечтатели. если дом уютный — не замок точно, а квартирка старенькая в Одессе. если с кем связаться — навеки, прочно. пусть сейчас не так всё, но ты надейся. да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся, если уж менять, так всю жизнь по-новому. то, что самое важное, не забудется, гениальные мысли всегда бредовые. кто ненужных вычеркнул, те свободные, нужно отпускать, с кем вы слишком разные. ведь, если настроение не новогоднее, значит точно не с теми празднуешь.
Говоришь сам себе, что прошла зима, пережил то, что смог; что не смог, — оставил так, как есть; не сошел до конца с ума, закалился в процессе не хуже стали, вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь - подкормить голубей у седой скамейки, рассказал им, что свил сам с собой гнездо там, внутри, где прописан до самой смерти, рассказал им, что видел плохие сны, что на кухне пригрелся у батареи, но зимы не растопишь ничем земным, а земное в тебе, говоришь, стареет... рассказал бы еще, но в ушах свистит, и карман обмелел, и ладонь пустая... иногда для того, чтобы всех простить, одного воскресения не хватает.
**********************
Вера Полозкова, 2007
Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали, сорок — даже не думали, а итог — вот оно и палево, мы в опале, и слепой не видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток. Губы болят, потому что ты весь колючий; больше нет ни моих друзей, ни твоей жены; всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены. Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька; август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка; Время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже; все, что ДО — сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку: вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку; между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто под ним домкрат; мы с тобой отчаянно Непохожи, и от этого все Забавней во много крат; Волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп; Думай Сердцем — сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь собираться в гроб. Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне Плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. Я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс; что до тех, для кого важнее Моральный кодекс — пусть имеют вечный оральный секс. Вот же он Ты — стоишь в простыне, как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду?! Катапульта в райские гребаные чертоги — специально для тех, кто будет гореть в аду.
********************************
Ксения Желудова, 2011
Памятка прочитай и выучи наизусть: тьма имеет предел, и любая грусть преодолима, если построить мост; боль исчерпаема, горе имеет дно, если осмелиться встать в полный рост, дотянуться до счастья, ибо оно досягаемо, и рецепт его крайне прост.
запиши и бумагу затем сожги: люди — концентрические круги, у всех одинакова сердцевина. память — вбитый в темя дюймовый гвоздь, научись прощать, он выйдет наполовину. обиды и скорбь созревают в тугую гроздь, выжми до капли, получишь терпкие вина.
взрослей, но и не думай стареть, смерть существует, но это всего лишь смерть, дань закону контраста. не стоит пытаться нумеровать страницы, ибо время тебе неподвластно. в твоих силах помнить слова, имена и лица, рушить стены и презирать границы, любить, покуда сердце не задымится,
Сообщение: 640
Зарегистрирован: 11.07.13
Откуда: Город Герой Ленинград
Отправлено: 23.08.14 11:28. Заголовок: Постой!… Ты что-то п..
Постой!… Ты что-то путаешь в запале! Известно ведь любому пацану: На вас не нападали. Вы — напали. Вы первыми затеяли войну! Вы гражданам защиту обещали, А получился форменный скандал!… Кого и от кого вы защищали, Когда на вас никто не нападал? Ах, сколько на земле людишек подлых! Такие уж настали времена!… Вы подлость преподносите, как подвиг, И просите за это ордена!
Отправлено: 12.09.14 15:03. Заголовок: Крысы придумали мир ..
Крысы придумали мир для крыс - для них он совсем не плох. Живи себе по крысиным законам - и будешь жить, как Бог. Крысы не любят других миров, хотя их и манит ввысь. Поскольку в своей норе они боги, в других мирах их держат за крыс...
Это из Машины Времени...
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в землю на вечный покой. А это из Вертинского...
Отправлено: 13.09.14 17:04. Заголовок: О императоре Калигул..
О императоре Калигуле и его коне"
"И мысль моя живописала В стенах священных трибунала, Среди сановников, коня. Что ж, разве там он был некстати? По мне — в парадном чепраке Зачем не быть коню в сенате, Когда сидеть бы людям знати Уместней в конном деннике? Что ж, разве звук весёлый ржанья Был для империи вредней И раболепного молчанья, И лестью дышащих речей? Что ж, разве конь красивой мордой Не затмевал ничтожных лиц И не срамил осанкой гордой Людей, привыкших падать ниц?.. Я и теперь того же мненья, Что вряд ли где встречалось нам Такое к трусам и к рабам Великолепное презренье."
Отправлено: 17.09.14 08:15. Заголовок: Депутат Осёл – профе..
Депутат Осёл – профессор
басня
Осёл, став депутатом думским, сразу обнаглел, Стал воровать с казны, и вмиг разбогател. Да и зарплаты депутатов! Где на них управа!? Он депутат, и наплевать ему на государственное право.
И, вот, уже Осёл имеет вся и всё, И кровь страны с пристрастием сосёт. Имеет он и самолеты, и дворцы, и яхты – Таков его доход от депутатской вахты. И наш Осёл, как вся элита, бесится от жира, Ему в душе, то холодно, то жарко, или сыро, И, от хандры душевной, и от скуки (Ведь депутатом быть – какие му́ки!), Осёл решил купить, И всё по таксе нелегальной оплатить, По избранной науке – степень доктора наук, Чтоб он был круче рангом всех друзей, и всех подруг, И, чтобы стать ещё важней, И, чтобы думали, что нет его умней. Ну а потом, коль проплатить ещё один тариф по таксе (Какие модные у депутата страсти!) – Профессорское звание купить под Новый Год! (За это есть надбавка, и увеличится доход). Осёл наш погрузился в хлопоты всецело, Всё по расценкам оплатил (кому какое дело?!) И, вот – он доктор юридических наук, И плюс, профессор права, из хапуг.
Эй, небо! Дай скорей салют! Пусть звёзды гимн ослячий пропоют! Эй, звери, рыбы, мухи, птицы! Пусть в честь учёного Осла горят небесные зарницы! Отныне – он ученый-депутат! Профессор, доктор, делегат! Перед его умом всем надо восхищаться и дрожать! Осла профессора пред миром возвышать! – И трепетать, и трепетать, и трепетать!
Он денег, на оплату всех регалий, не жалел, Ведь, для себя старался, между дел, А эти все регалии купив, совсем забронзовел. Теперь, перед Ослом, бараны раскрывают рты, И бьют ему поклоны все собаки, и все местные коты. Осёл доволен жизнью и системой, Плевать Ослу на все в стране проблемы. И прочь ворчанье от газетного брюзги́! – Пусть видят все, как в царстве ценятся ослячии мозги!
Ну, а когда учёные-юристы, (Они зануды-бяки, как канцеляристы), С ним разговор ведут о праве, как науки, На конференциях, и просто на досуге́, – На все научные вопросы, как всегда, Наш депутат Осёл ответ даёт: «ИА» Тут подъиакнут все другие доктора-профессора, Те, что коллеги- депутаты нашего Осла.
Коль ничего в науке ты не сделал, Проблему даже не изведал, То степень та, что куплена, не делает учёным. Такой профессор, есть обман, за взятку испечённый. Подмена наглая, в честь блата, для чиновника Осла, В науке, для таких, нужна хорошая метла. И ею гнать фальшивых докторов-профессоров, Всех этих депутатов, всех министров и тузов. Осла не сделает умнее докторский прикупленный диплом – Осёл всегда останется ослом.
ВСЕЛЕНСКИЙ ПОЭТ АЛЕКСАНДР ГРЭЙ-БИРКИН (из книги "Басни Грэй-Биркина")
Отправлено: 17.11.14 16:02. Заголовок: Лучше йогурта по утр..
Лучше йогурта по утрам только водка и гренадин. Обещай себе жить без драм –и живи один. Все слова переврутся сплошь, а тебе за них отвечать. Постарайся не множить ложь и учись молчать.
Бог приложит свой стетоскоп –а внутри темнота и тишь. Запрети себе множить скорбь –да и зазвучишь.
.................
Я пришёл к старику берберу, что худ и сед, разрешить вопросы, которыми я терзаем. «я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, - так вот ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды, будь защитником розе, голубю и — дракону. видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, - покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица - ничего страшнее тюрьмы твоей головы никогда с тобой не случится»
Отправлено: 26.11.14 20:35. Заголовок: halod 26 ноября 2014..
halod 26 ноября 2014 | 19:49 Это отсюда https://informnapalm.org/3169-vydeo-doprosa-rosnaemnyka2/ Reply Орест Листопад 20, 2014 at 1:36 pm Не я сочинил. “Вижу горы и долины, вижу реки и поля. Это русское приволье, это родина моя. Вижу Прагу и Варшаву, Будапешт и Бухарест. Это – русская держава, сколько здесь любимых мест! Вижу пагоды в Шри Ланке и Корею, и Китай… Где бы я ни ехал в танке, всюду мой любимый край! Вижу речку Амазонку, крокодилов вижу я… Это русская сторонка, это родина моя! Недалече пирамиды, Нил течет – богат водой, Омывает русский берег! Русь моя, горжусь тобой! Вижу Вашингтон в долине, Даллас вижу и Техас Как приятно здесь в России выпить вкусный русский квас! Над Сиднеем солнце всходит. Утконос сопит в пруду. Репродуктор гимн заводит. С русским гимном в день войду! Вот индейцы курят трубку И протягивают мне, Все на свете любят русских, На родной моей земле!”
… Окликнет эхо давним прозвищем, И ляжет снег покровом пряничным, Когда я снова стану маленьким, А мир опять большим и праздничным... … Автор: А. А. Галич
Кадиш — это еврейская поминальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце. Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.
Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать и вновь на своя возвращаться круги. Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги... А по вечерам все так же,как ни в чем не бывало, играет музыка:
Сан-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сан-Луи блюз - захлебывается рожок! А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...
"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, Как это делается". [Януш Корчак. Дневник]
Уходят из Варшавы поезда, И все пустее гетто, все темней, Глядит в окно чердачная звезда, Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, И я прощаюсь с памятью своей...
Цыган был вор, цыган был врун, Но тем милей вдвойне, Он трогал семь певучих струн И улыбался мне, И говорил:"Учись, сынок, Учи цыганский счет - Семь дней в неделе создал Бог, Семь струн в гитаре - черт, И он ведется неспроста Тот хитрый счет, пойми, Ведь даже радуга, и та, Из тех же из семи Цветов..."
Осенней медью город опален, А я - хранитель всех его чудес, Я неразменным одарен рублем, Мне ровно дважды семь, и я влюблен Во всех дурнушек и во всех принцесс!
Осени меня своим крылом, Город детства с тайнами неназванными, Счастлив я, что и в беде, и в праздновании Был слугой твоим и королем. Я старался сделать все, что мог, Не просил судьбу ни разу: высвободи! И скажу на самой смертной исповеди, Если есть на свете детский Бог: Всё я, Боже, получил сполна, Где,в которой расписаться ведомости? Об одном прошу, спаси от ненависти, Мне не причитается она.
И вот я врач, и вот военный год, Мне семью пять, а веку семью два, В обозе госпитальном кровь и пот, И кто-то, помню, бредит и поет Печальные и странные слова: "Гори, гори, моя звезда, Звезда любви приветная, Ты у меня одна заветная, Другой не будет..."
Ах, какая в тот день приключилась беда, По дороге затопленной, по лесу, Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда, Ты прошла пограничную полосу. И могли ль мы понять в том году роковом, Что беда обернется пощадою, Полинявшее знамя пустым рукавом Над платформой качалось дощатою. Наступила внезапно чужая зима, И чужая, и все-таки близкая, Шла французская фильма в дрянном "синема" Барахло торговали австрийское, Понукали извозчики дохлых коняг, И в кафе, заколоченном наглухо, Мы с тобою сидели и пили коньяк, И жевали засохшее яблоко. И в молчаньи мы знали про нашу беду, И надеждой не тешились гиблою, И в молчаньи мы пили за эту звезду, Что печально горит над могилою: "Умру ли я, и над могилою Гори, сияй..."
Уходят из Варшавы поезда, И скоро наш черед, как ни крути, Ну, что ж, гори, гори, моя звезда, Моя шестиконечная звезда, Гори на рукаве и на груди!
Окликнет эхо давним прозвищем, И ляжет снег покровом пряничным, Когда я снова стану маленьким, А мир опять большим и праздничным, Когда я снова стану облаком, Когда я снова стану зябликом, Когда я снова стану маленьким, И снег опять запахнет яблоком, Меня снесут с крылечка, сонного, И я проснусь от скрипа санного, Когда я снова стану маленьким, И мир чудес открою заново.
...Звезда в окне и на груди - звезда, И не поймешь, которая ясней, Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, Глядит в окно вечерняя звезда, А я прощаюсь с памятью моей...
А еще жила в "Доме сирот" девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но она очень хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна из них - ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила Из цветной бумаги, Из коры и клевера, С клевером на флаге. Он зеленый, розовый, Он в смолистых каплях, Клеверный, березовый, Славный мой кораблик, Славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние, Дальнею дорогою, синевой морской, Поплывет кораблик мой к острову Спасения, Где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой.
Я кораблик ладила, Пела, словно зяблик, Зря я время тратила, - Сгинул мой кораблик. Не в грозовом отблеске, В буре, урагане - Попросту при обыске Смяли сапогами... Смяли сапогами...
Но когда забулькают ручейки весенние, В облаках приветственно протрубит журавль, К солнечному берегу, к острову Спасения Чей-то обязательно доплывет корабль!
Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
Он убирал наш бедный двор, Когда они пришли, И странен был их разговор, Как на краю земли, Как разговор у той черты, Где только "нет" и "да" - Они ему сказали:"Ты, А ну, иди сюда!" Они спросили:"Ты поляк?" И он сказал :"Поляк". Они спросили:"Как же так?" И он сказал:" Вот так". "Но ты ж, культяпый, хочешь жить, Зачем же , черт возьми, Ты в гетто нянчишься, как жид, С жидовскими детьми?! К чему, - сказали, - трам-там-там, К чему такая спесь?! Пойми, - сказали, - Польша там!" А он ответил:"Здесь! И здесь она и там она, Она везде одна - Моя несчастная страна, Прекрасная страна". И вновь спросили:"Ты поляк?" И он сказал:"Поляк". "Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?" И он ответил:"Так". "Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!" Скомандовали:"Пли!" И прежде, чем он сам упал, Упали костыли, И прежде, чем пришли покой И сон, и тишина, Он помахать успел рукой Глядевшим из окна. ...О, дай мне, Бог, конец такой, Всю боль испив до дна, В свой смертный миг махнуть рукой Глядящим из окна!
А потом наступил такой день,когда "Дому сирот", детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац Гданьского вокзала (так называлась площадь у Гданьского вокзала при немцах).
Эшелон уходит ровно в полночь, Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! - Вдоль перрона строем стала сволочь, Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь, Эшелон уходит прямо в рай, Как мечтает поскорее сволочь Донести, что Польша - "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков, Весь протекторат из края в край В черной чертовне паучьих знаков, Ныне и вовеки - "юденфрай"!
А на Умшлягплаце у вокзала Гетто ждет устало - чей черед? И гремит последняя осанна Лаем полицая - "Дом сирот!"
Шевелит губами переводчик, Глотка пересохла, грудь в тисках, Но уже поднялся старый Корчак С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырек заломом, Чубчик вьется, словно завитой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы, Знаменосец выпрямил грифко, Детские обветренные губы Запевают грозно и легко: "Наш славный поход начинается просто, От Старого Мяста до Гданьского моста, И дальше, и с песней, построясь по росту, К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту! По Гданьскому мосту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска Шагают девчонки Марыся и Даська, А маленький Боля, а рыженький Боля Застыл, потрясенный, у края прибоя, У края..."
Пахнет морем, теплым и соленым, Вечным морем и людской тщетой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой!
Мы проходим по-трое, рядами, Сквозь кордон эсэсовских ворон... Дальше начинается преданье, Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик, Робко прикасается к плечу, - "Вам разрешено остаться, Корчак",- Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому, Я веду детей, как на урок, Надо вдоль вагонов по перрону, Вдоль, а мы шагаем поперек.
Рваными ботинками бряцая, Мы идем не вдоль, а поперек, И берут, смешавшись, полицаи Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном, И над всей прощальной маятой - Пламенем на знамени зеленом - Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому, Только эта сказка вам не врет, К своему последнему вагону, К своему чистилищу-вагону, К пахнущему хлоркою вагону С песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи, Шагают ужасно почтенные гости, Шагают мальчишки, шагают девчонки, И дуют в дуделки, и крутят трещотки... И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты, В снега Закопани, где синие Татры, На белой вершине - зеленое знамя, И вся наша медная Польша под нами, Вся Польша..."
...И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава - Треблинка задолго до назначенного срока, (случай совершенно невероятный) тронулся в путь...
Вот и кончена песня. Вот и смолкли трещетки. Вот и скорчено небо В переплете решетки. И державе своей Под вагонную тряску Сочиняет король Угомонную сказку...
Итак, начнем, благословясь... Лет сто тому назад В своем дворце неряха-князь Развел везде такую грязь, Что был и сам не рад, И, как-то, очень рассердясь, Призвал он маляра. "А не пора ли, - молвил князь,- Закрасить краской эту грязь?" Маляр сказал:"Пора, Давно пора, вельможный князь, Давным-давно пора". И стала грязно-белой грязь, И стала грязно-желтой грязь, И стала грязно-синей грязь Под кистью маляра. А потому что грязь - есть грязь, В какой ты цвет ее ни крась.
Нет, некстати была эта сказка, некстати, И молчит моя милая чудо-держава, А потом неожиданно голосом Нати Невпопад говорит:"До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой по шпалам, Застучали сердца колотушкой по шпалам, Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару, Из вагона в вагон, от состава к составу, Как присяга гремит:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом истаем над адовым пеклом, Пусть тела превратятся в горючую лаву, Но дождем, но травою, но ветром, но пеплом, Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
А мне-то, а мне что делать? И так мое сердце - в клочьях! Я в том же трясусь вагоне, И в том же горю пожаре, Но из года семидесятого Я вам кричу:"Пан Корчак! Не возвращайтесь! Вам страшно будет в этой Варшаве!
Землю отмыли добела, Нету ни рвов, ни кочек, Гранитные обелиски Твердят о бессмертной славе, Но слезы и кровь забыты, Поймите это, пан Корчак, И не возвращайтесь, Вам стыдно будет в этой Варшаве!
Дали зрелищ и хлеба, Взяли Вислу и Татры, Землю, море и небо, Всё, мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа С вещим зовом кукушки Ваша? Врете, не ваша! Это осень Костюшки!
Небо в пепле и саже От фабричного дыма Ваше? Врете, не ваше! Это небо Тувима!
Сосны - гордые стражи Там, над Балтикой пенной, Ваши? Врете, не ваши! Это сосны Шопена!
Беды плодятся весело, Радость в слезах и корчах, И много ль мы видели радости На маленьком нашем шаре?! Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак, Не возвращайтесь, Вам нечего делать в этой Варшаве!
Паясничают гомункулусы, Геройские рожи корчат, Рвется к нечистой власти Орава речистой швали... Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак! Вы будете чужеземцем В Вашей родной Варшаве!
А по вечерам все так же играет музыка. Музыка, музыка, как ни в чем не бывало: Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок! На пластинках моно и стерео, Горячей признанья в любви, Поет мой рожок про дерево Там, на родине, в Сэн-Луи.
Над землей моей отчей выстрелы Пыльной ночью, все бах да бах! Но гоните монету, мистеры, И за выпивку, и за баб!
А еще, ну, прямо комедия, А еще за вами должок - Выкладывайте последнее За то, что поет рожок!
А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете, И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с! Да-с! Да-с!
Я никому не желаю зла, не умею,просто не знаю, как это делается. Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать, и вновь на своя возвращаться круги. Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги!..
Отправлено: 01.12.14 02:10. Заголовок: Как много дней, что ..
Как много дней, что выброшены зря...
Эльдар Рязанов
Как много дней, что выброшены зря, дней, что погибли как-то, между прочим. Их надо вычесть из календаря, и жизнь становится еще короче. Был занят бестолковой суетой, день проскочил – я не увидел друга и не пожал его руки живой… Что ж! Этот день я должен сбросить с круга. А если я за день не вспомнил мать, не позвонил хоть раз сестре иль брату, то в оправданье нечего сказать: тот день пропал! Бесценная растрата! Я поленился или же устал - не посмотрел веселого спектакля, стихов магических не почитал и в чем-то обделил себя, не так ли? А если я кому-то не помог, не сочинил ни кадра и ни строчки, то обокрал сегодняшний итог и сделал жизнь еще на день короче. Сложить – так страшно, сколько промотал на сборищах, где ни тепло, ни жарко… А главных слов любимой не сказал и не купил цветов или подарка. Как много дней, что выброшены зря, дней, что погибли как-то, между прочим. Их надо вычесть из календаря и мерить свою жизнь еще короче.
Отправлено: 05.01.15 10:23. Заголовок: Дмитрий Быков Из ли..
Дмитрий Быков
Из лирики этой осени
* * *
В начале ноября, в подземном переходе, При отвратительной погоде, Старуха на аккордеоне Играет «Брызги шампанского» и поет, Подземный пешеход ей неохотно подает, И я не знаю, лучше или хуже От этой музыки среди рванья и стужи Становится подземный переход.
Она играет час, три, четыре И комкает забытые слова. Я думаю, что роль искусства в мире Примерно такова.
В разоре, холоде, позоре К чему возвышенные зовы? Цветы, растущие на зоне, Не служат украшеньем зоны. Ах, может, если бы не музыка, Не Ариосто, не Басе — Господь давно б набрался мужества И уничтожил это все.
Искусство не сводится к скудным схимам, Не костенеет под властью схем И делает мир чуть более выносимым, А если вглядеться, невыносимым совсем.
Я не знал, что дважды два - четыре, И учитель двойку мне поставил. А потом я оказался в мире Всевозможных непреложных правил. Правила менялись, только бойко, С той же снисходительной улыбкой, Неизменно ставили мне двойку За допущенную вновь ошибку. Не был я учеником примерным И не стал годами безупречным, Из апостолов Фома Неверный Кажется мне самым человечным. Услыхав, он не поверил просто - Мало ли рассказывают басен? И, наверно, не один апостол Говорил, что он весьма опасен. Может, был Фома тяжелодумом, Но, подумав, он за дело брался, Говорил он только то, что думал, И от слов своих не отступался. Жизнь он мерил собственною меркой, Были у него свои скрижали. Уж не потому ль, что он «неверный», Он молчал, когда его пытали?
Отправлено: 31.03.15 00:50. Заголовок: Сальваторе Квазимодо "19 января 1944 года "
Ты слушаешь, а я тебе читаю стихотворенье древнего поэта. И нежные созвучия востока, его шатров, его долин цветущих как только-что родившиеся скорбно, беспомощно и безутешно падают на дно военной ночи.
Незаметно чтоб ангел смерти проносился в небе, лютует ветер; грохот несусветный, когда он тычется в перегородки балконов, и собаки нагоняют унылую тоску, встречая лаем пальбу патрульных в улицах пустынных.
А кто-то существует. Да, возможно, что кто-то существует.
Мы же здесь во власти дивных древних сочетаний пытаемся найти какой-то символ, который был бы выше прозябанья безрадостного жребия земли, где даже над могилами развалин упрямые растения цветут.
Отправлено: 31.03.15 22:19. Заголовок: Спасибо! Как сложит..
Спасибо!
Как сложится, трудно сказать - мы только предполагаем, тогда как располагает Всевышний. И уж коли речь зашла о Нём, попробую сейчас еще поделиться тем, что люблю....
От Себежа - на Псков, на Гдов... Они нас сами выбирали - Постели зимних городов И пригородов пасторали... О, как поставлен на поток Лубок вокзальных поцелуев! - Под электричек "аллилуйю" Свободы водочный глоток. Желанье мочь. Желанье сметь. Усвяты. Кунья. Невель. Велиж... О, как легко и свято веришь В названий сладостную медь, Во вседоступность языка! А горизонт - нечеток, вытерт... От Чудово - Любанью - в Питер. И дальше, дальше, - в облака...
* * * Я на лето сниму старый дом между сосен у моря Там, где замерло время, уснув в створках ракушек хрупких Где на стенах букеты из трав пахнут пряно и горько В чашке с белой эмалью лесные стоят незабудки
Сине-белую скатерть накину на стол у окошка И в заварочный чайник добавлю душицы и мяты И до блеска начищу песком все кастрюли и ложки И прохладные простыни будут свежи и несмяты
И в каких-то неспешных делах вдруг опустится вечер Станет войлочно шаркать, шуршать и скрипеть половицей И дрожащий огонь поцелует высокие свечи И закроется книга с закладкой на третьей странице
И устроившись в кресле, укутаюсь клетчатым пледом В летаргическом сне ожиданья тебя и рассвета И когда ты придешь, я кормить тебя буду обедом Земляничным вареньем, впитавшем все запахи лета
И лиловая ночь растворит в тишине эту дачу Будем просто молчать и сидеть, взяв друг друга за руки И, должно быть, легко и внезапно мы оба заплачем От спокойного счастья между сосен у моря разлуки
Отправлено: 01.04.15 00:01. Заголовок: Валерий Прокошин За..
Валерий Прокошин
Заучив расписание вместе с разлукою, Сяду в поезд, не ведая, что под Калугою Вдруг нахлынет чужая, холодная древняя Ностальгия по имени Анна Андреевна. И воскреснут над умершим, мартовским снегом Имена, обожженных Серебряным веком. И почудится: время чужими страницами Шелестит, словно ночь - перелетными птицами.
Поезд в прошлое мчится: история в панике, Ностальгия всю ночь дребезжит в подстаканнике, Кто-то долго стучит кулачком под колесами. Возвращается классика страшными дозами. И мелькают за окнами снова и снова - Переделкино, Внуково и Комарово... Вновь судьба на ладони - рублевою решкою, Девятнадцатый век смотрит вслед мне с усмешкою.
Мне казалось, что это виденье не кончится, Даже в самом конце моего одиночества. Но приходят другие - менять расписание Там, где Осип с Иосифом ждут обрезания. У пришедших, крещенных вчера Интернетом, Ничего за душой, кроме юности нету. Хоть в Москве, хоть в Париже... да хоть под Калугою Всех заносит одной виртуальною вьюгою.
Осторо... осторожнее, Не пролей впопыхах Из пустого в порожнее: Эти - ох! Эти - ах! Всеми русскими гласными Обжигая гортань, Жизнь уходит оргазмами Прямо в Тмутаракань. Никакого события С точки зрения Ра: Ну, любовь, ну, соитие - Ломовая игра. Привкус щавеля конского На бесстыжих губах. В переводе с эстонского Только - ох или ах! Так предсмертными стонами, Что уже не сберечь, По осенней Эстонии Разливается речь.
Ночь пробежала волчонком ошпаренным, Ты изменяешь мне с крымским татарином.
Горькой полынью - а что ты хотела - Пахнет твое обнаженное тело.
Соль на губах, на сосках, и в промежности - Солоно... Я умираю от нежности.
Я забываю, что нас было трое, В синей агонии Черное море.
Дальние волны становятся близкими, Берег усыпан татарами крымскими.
День догорает золой золотою, Чайки парят надувною туфтою.
Щурься, не щурься в замочные скважины - Палехом наши оргазмы раскрашены.
Пусть я отсюда уеду со всеми, Вот тебе, Азия, русское семя!
Смазаны йодом окрестности Крыма В память о ревности Третьего Рима.
Выйти из дома, пройти мимо старой котельной, Школы, церквушки - и дальше, такая идея. И заблудиться - и выйти на берег кисельный, Господи, где я?
Вечер - на вдохе - густой, словно каша из гречки, Сотни июльских мурашек промчались по коже: Девушка с парнем лениво выходят из речки - Голые, Боже!
Медленный танец и ангельский звук песнопений, Краски смешались и стали почти неземными. Что это с ней... почему он встает на колени... Что это с ними?
Мне этот мир недоступен... отравленный воздух - Выдох... вжимаюсь всем телом в березу, как дятел. И наблюдаю за тайными играми взрослых. Я - наблюдатель.
- Кто это там, в голубом полумраке прищура Целится взглядом безумным, как камень в полете? - Тише. Смотри, этот мальчик похож на амура, Только из плоти.
1 К пустой земле невольно припада́я, Неравномерной сладкою походкой Она идёт — чуть-чуть опережая Подругу быструю и юношу-погодка. Её влечёт стеснённая свобода Одушевляющего недостатка, И, может статься, ясная догадка В её походке хочет задержаться — О том, что эта вешняя погода Для нас — праматерь гробового свода, И это будет вечно начинаться.
2 Есть женщины сырой земле родные, И каждый шаг их — гулкое рыданье, Сопровождать воскресших и впервые Приветствовать уме́рших — их призванье. И ласки требовать от них преступно, И расставаться с ними непосильно. Сегодня — ангел, завтра — червь могильный, А послезавтра только очертанье… Что было поступь — станет недоступно… Цветы безсмертны, небо целокупно, И всё, что будет,— только обещанье.
Отправлено: 01.04.15 08:02. Заголовок: ...ой, как хорошо - ..
...ой, как хорошо - елей для уставшего путника в поисках приюта душе.... Это я о Данте Алигьери... Свои вчерашние эмоции не успела отправить - как тут целая поэтическая энциклопедия появилась с грустными выводами... (Простите, устаю - сил вчера не хватило на достойный ответ ...) Конечно заценила, как прощупываете почву моих сфер интересов..
Музы, рыдать перестаньте, Грусть вашу в песнях излейте, Спойте мне песню о Данте Или сыграйте на флейте.
Дальше, докучные фавны, Музыки нет в вашем кличе! Знаете ль вы, что недавно Бросила рай Беатриче,
Странная белая роза В тихой вечерней прохладе... Что это? Снова угроза Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник. В мире лукавых обличий - Грешник, развратник, безбожник, Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта В сердце его прихотливом Стали потоками света, Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте Странную тайну Отметьте, Спойте мне песню о Данте И Габриеле Россетти.
( Гумилёв...)
(Нелирическое отступление: мне за вами чисто физически не угнаться... Сейчас пост, авитаминоз, переболели гриппом и восстановливаем силы. День - в насущной суете, а вечерами наступает усталость, и сил нет почитать... Уж простите великодушно - конечно впечатлилась стихами Данте ( я тоже их люблю - но мне мучительней начало: "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу... )
уснула на первой фразе сегодняшнего ответа, так и не отправив его...
НЕ впадайте в крайности, я внимательно прочту все ваши движения души, если не сразу, то позднее - вижу в посылах приглашение к диалогу. Но пауза в нём - тоже мысль, чтоб чувства укрепились, созрел ответ - не торопите день...
Над скушной толпой - иероглифы "Рыба" и "Мясо". Листок календарный последний оторван как чек. Чуть тлеет Россия, преступный кончается век. Обломки души на промерзшем асфальте дымятся.
Какой-то маньяк указует холодным перстом в опухшее небо над гладкой, как шар, головою. Повыцвело время, пространство свернулось листом печальной газеты с начальным названием "Двое".
Грохочут колесами ставшие близкими дали. Россия не дом, а вокзал для случайных марусь, и пряник разрезанный с сахарной надписью "Русь" детишки грызут на занюханном этом вокзале.
Здесь вечные толки о голоде и недороде. Грохочут колеса, пространство и сердце дробя. Ты очень умен, только черт не глупея тебя. Багаж невесом твой, а поезд твой скоро уходит.
Теперь при прощаньях прощаешься навек, по сути. Пусть грешник выносит к вагону свой легонький груз. Россия не дом, а вокзал для случайных марусь, но ад никогда никому не откажет в приюте.
8 января 1992 год.
...хотя, на это мрачной ноте не стоит хоронить себя и Русь, И продолженье темы этой есть в глубинке, за что держусь...
*** Шоссе. Дома в один этаж стоят спокойно и тверезо. Сквозь нераскрашенный пейзаж как дым, струятся ввысь березы. Плеснет закат холодный луч в окно, немытое от века. Дремучесть слов, липучесть туч - тут все по росту человека. Тропа. Сарай. За ним сортир. Забор полутораметровый, а в темной глубине квартир любовь, как оголенный провод.
Отправлено: 01.04.15 09:02. Заголовок: Очень часто в стихах..
Очень часто в стихах одновременно присутствуют и горечь, и ирония... Сегодня все-таки 1 апреля...
Франсуа Вийон Баллада поэтического состязания в Блуа
От жажды умираю над ручьем, Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя, Куда бы ни пошел, везде мой дом, Чужбина мне – страна моя родная. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовет. Я сомневаюсь в явном, верю чуду. Нагой, как червь, пышнее всех господ, Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Я скуп и расточителен во всем, Я жду и ничего не ожидаю, Я нищ, и я кичусь своим добром. Трещит мороз – я вижу розы мая. Долина слез мне радостнее рая. Зажгут костер – и дрожь меня берет, Мне сердце отогреет только лед. Запомню шутку я и вдруг забуду, И для меня презрение – почет, Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не вижу я, кто бродит под окном, Но звезды в небе ясно различаю. Я ночью бодр и засыпаю днем. Я по земле с опаскою ступаю, Не вехам, а туману доверяю. Глухой меня услышит и поймет. И для меня полыни горше мед. Но как понять, где правда, где причуда? И сколько истин? Потерял им счет. Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее – час иль год, Ручей иль море переходят вброд? Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придает. Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 13
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Это я о Данте Алигьери... Свои вчерашние эмоции не успела отправить - как тут целая поэтическая энциклопедия появилась с грустными выводами... 
(Простите, устаю - сил вчера не хватило на достойный ответ ...) Конечно заценила, как прощупываете почву моих сфер интересов.. 
Сейчас пост, авитаминоз, переболели гриппом и восстановливаем силы. День - в насущной суете, а вечерами наступает усталость, и сил нет почитать... 
из Кононова... 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума